Георгий Гуревич - Троя (Рассказ о четырех буквах)

Эти сборы на Красном море останутся у меня на всю жизнь. Такое не забывается.

Я впервые попал в тропики. Что меня потрясло? Палитра. Разгул красок. Буйство красок. Хулиганство, я бы сказал. Крикливая пестрота, может быть, даже базарная, вульгарная красота. И детская непосредственность. Цветы алые, море синее, небо тоже синее, откровенно синее.

Ведь для меня, «северянина», «синее море, синее небо» были литературными выражениями, поэтическими гиперболами, как и «синие глаза», «черная тоска», «пустая голова». Я же знал, что синих глаз не бывает, встречаются серые с голубоватым отливом. И знал, что синего неба не бывает, небо белесое, серое, в солнечный день слегка голубоватое, акварелью его надо писать, краску водой разводить пожиже. А море на самом деле серое, разных оттенков — от жемчужного до сизо-свинцового. В лучшем случае — цвета морской воды. Там и зеленое, и бурое, и фиолетовое надо мешать, меньше всего имеешь дело с синей краской.

На юге же море было откровенно, бесстыдно синее, как на плохой открытке. Вода же была прозрачная, до тех пор я думал, что прозрачна вода только в стакане. Мы ходили между островами, как по крыше аквариума. Под ногами висели ноздреватые рифы, кораллы желтые, серые, красные, фиолетовые и ослепительно-белые, самые нарядные из всех. На каждом рифе клумба водоросли, листья и космы всех цветов, и темные колючки морских ежей, и актинии — хищные подводные астры без стебля, и морские звезды — бывшие цветы, удравшие от своих стеблей, цветы, поедающие червяков и ракушки. А над подводными клумбами порхают подводные бабочки такой же клумбовой расцветки: рыбы-попугаи, разноцветные, как попугаи, и рыбы-ангелы, полосатые, как черти. Важно проплывают манты — громадные скаты, этакие плакучие плащи. Иной раз и акулы суетятся, так и шныряют под пятками. К счастью, здешние не хватают то, что на воде, не лезут в другую стихию. Но руки в воду не суй, если не хочешь лежать полгода в хирургии, смотреть, как доктора измеряют твою третью ручонку, растущую взамен оттяпанной.

«Не стать ли мне гидробиологом? — думал я тогда. — Кстати, и гидропробег пригодится. Буду расхаживать над подводными садами».

А на Сюиссе не сады, целые подводные парки, ходишь как по крыше оранжереи. И вода разного цвета: голубая, розовая, изумрудная, аметистовая. Как бы аметистовый, изумрудный, яшмовый зал подводного дворца.

Эх, удастся ли побывать?

Лишних часов не было на сборах, все расписали, от подъема до отбоя. Шесть часов тренировка, шесть часов школьных занятий. Лекции слушали по телевидению, отвечали по телевидению своим же ленинградским учителям. И успевали, вот что удивительно. Учились шесть часов, а не в носу ковыряли. Искренне посочувствовал я тогда своим одноклассникам. Сколько же часов теряют они, бедолаги, глядя, как какой-нибудь лодырь вроде меня мнется у доски, пытаясь в глазах учителя прочесть забытую формулу!

Шесть часов ученье, шесть часов тренировка: Р-Р-Р! А по выходным соревнования — то на базе у японцев, то на базе у румын, то у шведов, то у голландцев. Все, у кого море зимой холодное, собрались тут, на островах.

Там, на международных встречах, я и начал осваивать третью букву дяди Трои.

Буква О. Опыт спортсмена, ум спортсмена, уменье понимать свое тело, свой характер и чужой характер. Да, ум! И чем сложнее спорт, тем больше надо ума. Впрочем, прошу прощения. Я вообще не знаю спорта, где не требуется ум. Недавно я разговорился с одним борцом. Казалось бы, что ему нужно: мускулы, вес, силища медвежья. Схватил противника, дави своей массой. А услышал я вдохновенную поэтическую лекцию о борьбе за центр тяжести. Оказывается, мешок с опилками труднее перевернуть, чем живого человека. Мешок безразличен, человек помогает тебе, если ты завладел его центром тяжести. Лови этот центр, хитри, забирай, перехватывай! А я-то думал, сопи и дави, как медведь.

Между прочим, тот борец учился на инженера. Так и сказал: «Думаю о будущем. Косте-борцу с каждым годом цена все меньше. Косте-инженеру с каждым годом цена все выше».

О чем приходится размышлять у нас в гидробеге?

О распределении сил прежде всего. Бежишь на дальнюю дистанцию, работаешь 23, 22 минуты. Редко кто укладывается в двадцать. Но двадцать минут подряд работать что есть силы человек не способен. Значит, мысленно делаешь раскладку: выбираешь темп на всю дистанцию, оставляешь запасец на рывки, на финиш в особенности. Новички обычно переоценивают себя, начинают резво, к середине сдыхают. Старички склонны к недооценке: резерв приберегают, рвут финишную ленточку, а сил полно.