Кевин Уилсон - Туннель к центру Земли

— Простите, — сказал Хантер, — кажется, я ошибся домом. Мне жаль.

Не на шутку расстроившись, Хантер с Эми быстренько закопали за собой туннель. Вечером мы сидели в одной из подземных комнат и гадали, как сурово накажут маленьких Корнингов за проломленную стену. До сих пор мы не задумывались о последствиях. Возможно, мы заигрались. По мне так наверняка.

Затем пришел студеный ноябрь. Мы жались друг к другу в своих спальных мешках — покрытые коркой грязи, стуча зубами — и ждали рассвета, или того, что казалось нам рассветом. Сказать по правде, мы просто не знали, что делать дальше. Мы копали, пока лопаты не падали из рук, а затем валились спать. Я ощущал ровное дыхание и биение сердец товарищей. Не знаю, бывал ли я когда-нибудь счастливее, чем в эти часы — грязный, замерзший, почти слившийся с землей, на которой лежал. Очень сомневаюсь.

Становилось все холоднее, зато рытье пошло быстрее — металлические черенки легко поднимали замерзшую землю. Деньги почти закончились. Теперь родители обеспечивали нас только самым необходимым, оправдываясь тем, что им трудно содержать троих взрослых, только один из которых приходится им сыном. Я не винил их за скупость. Мы исчерпали все возможности наших подземных игр, давно это поняли и продолжали копать по инерции.

Вечером мы неизменно возвращались к яме. Ужинали, грызли печенье, пили воду, любовались на звезды. Иногда вылезали на поверхность и смотрели на мягкий свет, струящийся из окон, затем снова спускались в туннель. Припасы кончались, лопаты затупились, тела устали.

Мы знали, что пора выбираться наружу, но не решались сказать об этом вслух. Просто сидели, задумчиво чертя узоры на земляном полу, взвешивая за и против. Любой мог уйти, когда ему заблагорассудится.

Однажды утром опустел спальный мешок Хантера. Спустя три дня Эми поцеловала меня в щеку и выбралась из своего спальника. И я остался наедине со всей землей, лежащей под поверхностью. Сказать по правде, мне было одиноко.

И я начал засыпать туннели. Оказалось, что это гораздо труднее, чем рыть. У меня осталась только одна погнутая и зазубренная лопата. Наконец я плюнул, дополз до самой большой комнаты и стал ждать, сам не знаю чего. Я зажег последнюю свечу и начал выстукивать по стенке туннеля: точка-точка-точка-тире-тире-тире-точка-точка-точка. SOS.

Спустя несколько ночей я почувствовал, как мне на плечо опустилась рука, и еще глубже зарылся в спальник, страшась ужасов, обитавших в туннелях.

— Не пугайся, сынок, — раздался знакомый голос, — это мы с мамой.

Я высунул голову и в ярком свете фонарика увидел склонившуюся надо мной голову отца. Мать стояла рядом, держа в руке свечу.

— Твои друзья звонили, — сказал отец. — Спрашивали, выбрался ли ты наверх. Мне показалось, им стыдно, и они готовы вернуться за тобой.

Я покачал головой и сказал, что не знаю, готов ли выйти на поверхность. Я не представлял себе жизнь наверху, а если и представлял, она казалась мне куда менее нормальной, чем жизнь в туннеле.

— Наверху уже зима, — сказал отец. — Становится холоднее, день убывает.

— Пора вылезать, сынок, — добавила мать.

Они сказали, что не возражают, если я поживу с ними какое-то время, пока не подыщу квартиру. Отец договорился с приятелем — владельцем фирмы, производящей ландшафтные работы, — и тот готов взять меня к себе. Кроме того, они уже нашли мне хорошего психиатра. Их слова звучали так убедительно, что я взял лопату, наполнил пластиковый мешок землей, и мы гуськом поднялись на поверхность.

Я больше никогда не виделся с Хантером и Эми. До меня долетали слухи, что Хантер получил грант Североамериканского общества и занимается изучением пещеры Кастельгард в канадской провинции Альберта, а Эми защитила диссертацию по геологии и опубликовала несколько работ, изучающих связь между бурением шахт и половой принадлежностью бурильщиков.

Я до сих пор работаю в ландшафтной фирме: копаю, сажаю цветы, таскаю тяжести. Уже год я не посещаю психиатра. Он уверяет, что я пытался сбежать от действительности, что рытье туннелей было способом ухода от ответственности. И это чистая правда. Но подобное объяснение устраивает меня не до конца. Не знаю, как объяснить, но за нашим сумасшествием стояло что-то еще.

Иногда, закончив работу и собрав инвентарь, я прикладываю ладонь к земле и чувствую, как тело пронзают глухие удары, словно кто-то выстукивает азбуку Морзе. Прислушавшись, я понимаю, что это бьется мое сердце, но код, который оно выстукивает, не поддается расшифровке.