Стивен Кинг - Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)

Майк Райсон и Роял Сноу выкопали могилу рано утром. Как Майк вспоминал потом, ему показалось, что Роял был не в своей тарелке необыкновенно тихий, почти унылый. "Видно, вчера со своим приятелем Питерсом заливали это дело до поздней ночи у Делла", - подумал Майк.

Пять минут назад, заметив катафалк Карла Формена на склоне холма в милях пяти по дороге, он распахнул широкие железные ворота, покосившись на острия решетки - ни разу он не смог от этого удержаться с тех пор, как нашел Дока. Потом вернулся к могиле, где ждал отец Дональд Кэллахен, пастор прихода в Джерусалемз Лоте, открыв книгу на детской похоронной службе. "Это у них называется третьей станцией, - вспомнил Майк. - Первая станция - в доме усопшего, вторая - в крохотной католической церкви Сент-Эндрю. Последняя станция - "Гармони Хилл". Все выходят".

В груди у него слегка похолодело, когда он взглянул вниз на пучок яркой пластиковой травы, брошенный по обычаю на землю. Хотел бы он знать, зачем это делается. Трава выглядела тем, чем была: дешевой имитацией жизни, маскирующей тяжелые коричневые комья подводящей все итоги земли.

- Едут, отец, - сообщил он.

Кэллахен - высокий, с пронзительными голубыми глазами - начинал седеть. Райсон, хотя и не был в церкви с шестнадцатилетнего возраста, любил его больше всех городских священников. Джона Гроггинса, методиста, все считали лицемерным старым попом, а Раттерсон из церкви Святых Последних Дней отличался ленью, как медведь, застрявший в пустом улье. Кэллахен знал свое дело, он вел похоронную службу спокойно, утешительно и всегда недолго. Райсон сомневался, что его красный нос и проступающие на щеках сосуды происходят от молитв, но если Кэллахен и пил слегка, кто решился бы осуждать его за это? Мир так быстро летит в тартарары, что удивительно, как это еще все священники не в сумасшедшем доме.

- Спасибо, Майк, - сказал Кэллахен и взглянул на небо. - Сегодня будет тяжело.

- Я думаю... Как долго?

- Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще предстоит многое.

- О'кей. - Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся видеть на похоронах, - это гробокопатель в перепачканных землей брюках.

Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел надпись:

ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН

6 октября 1889 - 12 августа 1939

Ангел смерти, держащий бронзовый светильник

у золотых дверей,

унес тебя в темные воды".

А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:

"Дай, Боже, ему успокоиться".

По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес посидеть у ручья и поесть.

Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел как человек, который ходит во сне.

"Церковь не может развеять этот сон", - подумал Кэллахен.

Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.

- Помолимся, - сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.

"Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой. Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь".

- Аминь, - пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к губам.

"С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители святых".

Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу чирикнула птица.

"Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу Христу, сказавшему: "Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить, любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной". Господи, ты оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим о том, веруя".