Стивен Кинг - Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)

Успеть до темноты.

Он поднял лопату и изо всех сил ударил по замку. Раздался треск. Замок сломался.

Секунду он сохранял последние проблески рассудка. На небе сияла Венера.

Потом он тяжело дыша выкарабкался из могилы, лег ничком на землю и потянулся к крышке гроба. Нашел скобу и потащил за нее. Крышка поднялась, скрипя петлями именно так, как он воображал себе, и открывая сначала только розовый сатин, потом руку в темном рукаве, потом... потом лицо.

Дыхание Майка остановилось.

Глаза были открыты. В точности, как он знал заранее. Они сверкали недоброй жизнью в последнем умирающем свете дня. В лице не было смертной бледности, щеки, казалось, пылали румянцем.

Он попытался оторвать свой взгляд - и не мог.

- Иисус... - пробормотал Майк.

Последний краешек солнца скользнул за горизонт.

Марк Петри занимался фигуркой Франкенштейна в своей комнате и слушал разговор родителей в гостиной внизу. Они купили старый фермерский дом на Джойнтер-авеню, который когда-то отапливался центральной кухонной печкой. Ходы тепловой вентиляции служили теперь другим целям. Они прекрасно проводили звук.

Хотя родители разговаривали на другом этаже, они с таким же успехом могли обсуждать Марка и под дверями его комнаты.

Как-то, поймав Марка за подслушиванием у замочной скважины - ему было тогда только шесть лет, - отец сообщил ему старую английскую пословицу: не слушай под дверьми - всегда будешь раздосадован. Это означает, пояснил отец, что тот, кто подслушивает, всегда слышит о себе что-нибудь неприятное.

Что ж, кроме этой пословицы, есть другая: предупрежден - значит, вооружен.

Для своих двенадцати лет Марк Петри казался маловат и выглядел слишком хрупко. Но двигался он с легкостью и изяществом мальчиков его возраста, которые на вид состоят из одних коленей и локтей. Светлый, почти молочный цвет лица и черты, позже ставшие орлиными, а пока немного женственные, доставляли ему трудности в жизни еще до инцидента с Ричи Боддином, но он твердо решил справляться со своими проблемами сам. Большинство хулиганов велики и неуклюжи. Они пугают тем, что могут причинить боль. Они дерутся нечестно. Поэтому, если ты не боишься небольшой боли и не чураешься запрещенных приемов, хулигана вполне можно одолеть. Ричи Боддин послужил первым окончательным воплощением этой теории. С тотемом прежней его школы в Киттери Марк вышел на равных, что было своего рода победой. (Киттерский хулиган, окровавленный, но не сдавшийся, объявил школьному сообществу, что отныне они с Марком дружки. Марк, считавший киттерского хулигана куском дерьма, тем не менее возражать не стал. Он знал цену сдержанности.) Слова против хулиганов не помогают. Удар - это, кажется, единственный язык, понятый всем Ричи Боддинам этого мира, и Марк подозревал, что именно по этой причине мир переживает тяжелые времена. В тот день его выгнали из школы, и отец очень сердился, пока Марк, приговоренный к ритуальной порке туго скатанным в трубку журналом, не объявил, что Гитлер в душе был всего лишь Ричи Боддином. Это заставило отца безудержно расхохотаться, и порка отменилась.

Сейчас Джун Петри говорила:

- Как ты думаешь, Генри, он переживает?

- Трудно сказать... - Последовала пауза, и Марк знал, что отец раскручивает трубку, - он чертовски сдержан.

- И все-таки... они шли к Марку, - продолжала она. - Поиграть с его поездом... А теперь один мертв, а другой исчез! Не обманывай себя, Генри. Мальчик должен что-то чувствовать.

- Он достаточно крепко стоит ногами на земле, - возразил мистер Петри. - Что бы он при этом не чувствовал, уверен, он может держать себя в руках.

Марк вклеил левую руку Франкенштейна в плечевой сустав. Это была особая модель, светящаяся в темноте зеленым. В точности как пластиковый Иисус, которого он получил в награду за чтение наизусть 119-го псалма в воскресной школе в Киттери.

- Иногда я жалею, что он у нас один, - говорил отец. - Ему бы лучше иметь сестру или брата.

Мать лукаво ответила:

- Нельзя сказать, что мы не старались, дорогой.

Разговор надолго прервался. Наверняка отец перелистывал "Уолл-Стрит Джорнал", а мать держала на коленях роман Джейн Остин или, может быть, Генри Джеймса. Марк удивлялся: какой смысл ей перечитывать столько раз одни и те же книги. Зачем читать, если знаешь, чем кончится?

- Как ты думаешь, - спросила наконец мать, - можно отпускать его в лес? Говорят, где-то здесь есть зыбучие пески.

- В нескольких милях.

Марк немного успокоился и приклеил монстру другую руку. Отличный у него был набор фигурок, и он располагал их по-новому каждый раз, когда появлялась еще одна. Дэнни и Ральфи шли смотреть именно на них, когда... ну, ладно.