Джеральд Даррелл - На суше и на море [1972]

Смог бы он рассказать о любви? Не о дрожании осенних листьев и их медленном падении в море, на камни, в траву… Не о фонаре за окном, раскачивающем по стене тени ветвей… Не об ощущениях, шорохах, звуках, а о самой любви?

Кто же лишний? Он или Гусев?

Можно утешаться тем, что прошлого нет, оно неповторимо, никогда не вернется, и бессмысленно взывать к нему, к памяти.

Может, в этом ключ?

Нечего обманывать себя… Если вообще ни о чем не думать, делать вид, что ничего не произошло, пока Валя однажды сама не скажет, то разве не будешь просыпаться с мыслью о том, что однажды тебя уже предали и это может повториться?

Тасеев бросил на пол растрепанный томик и стал смотреть на безостановочно плывущие за окном клочья тумана…

А потом погода наладилась… Тасеев вытащил проветрить спальный мешок. Подошел Палый и сказал:

— Сейчас самолет придет с подарками, поможете мне мешки таскать.

— Где он сядет? — недоверчиво, но с надеждой спросил Тасеев.

— Ему садиться не надо. Своим ходом грузы отправит, через люк.

— Много от них останется? — поинтересовался Гусев.

— Грузы в тройных мешках, но ты все же не каркай! Мука, порошок яичный, колбаса…

Они курили и ожидали самолет.

— Ты бы жену завел, — вдруг посоветовал ему Гусев.

Палый неодобрительно хмыкнул:

— Была у мена жена, сбежала… Кто тут выдержит? — Он вдруг необычным для него нерешительным жестом обвел поселок. — Пусто, — добавил он.

— Во, слышите?

Издалека донеслось гудение. Оно усилилось, перешло в гул, и из-за обрыва выплыл зеленоватый длинный самолет. Низко пройдя над берегом, он сделал круг, и на втором вираже из его брюха выпал черный бочонок. Вращаясь и странно гудя, он полетел вниз и врезался в обломок лавы. Над берегом встал загадочный желтый гриб и медленно поплыл к морю. Тасеев и Гусев изумленно смотрели на Палого.

— Яичный порошок, — хмуро пояснил Палый.

— Летчики тут не виноваты. Сами видите — камни… Списывать придется. Жаль.

Второй заход был тоже неудачным. Тюк угодил на обрывы над поселком и затерялся в кустах. Доброжелательно покачав крыльями, самолет ушел.

— Спорим, разыщу тюк, — вызвался Гусев.

— Ты-то, с кривой, ногой?

— Брось! — обиделся Гусев. — Опухоль давно спала. В футбол могу играть.

После обеда Гусев поднялся на обрывы. Троп там никаких не было, и. он долго ползал по сырым зарослям. Ветки царапались, цеплялись, но давно уже Гусев не чувствовал себя столь бодрым и свежим. Нога больше не беспокоила, и за полтора часа он взобрался на самый верх. Обнаружив открытую на море полянку, поросшую по бокам мелкой рябиной, он закурил и стал смотреть вниз. Домики поселка казались игрушечными, море резко возвышалось над берегом, и непонятно было, почему оно не хлынет на остров. Вода была так прозрачна, что даже отсюда Гусев видел затопленные валуны и стебли морской капусты. Солнце пригревало, и Гусев снял рубашку. Внизу прошел Палый с ведрами в руках, похожий отсюда на рака-отшельника.

Он чем-то чуточку раздражал его, Гусева. Почему бы и не сбежать женщине от Палого? Гусев что-то слышал об этой истории от Звонкова. Палого он не жалел — мужик здоровый, вытянет. Деньги заколачивает изрядные, тратиться не на что. Через несколько лет купит дом в Ялте и найдет новую жену.

А вот Тасеев… Гусев вспомнил то душное утро, когда он пришел к Тасеевым и застал Валю одну. Гусеву не хотелось сейчас вспоминать, как все это произошло. Остались в памяти только жадные губы Вали… Что было тогда — весна, глупость? Он вздохнул. О Вале он старался больше не думать…

Далеко внизу на разбитом пирсе появился Тасеев. Он размотал невидимую леску и забросил ее в море. Наблюдая за ним, Гусев почувствовал жалость. Он не торопился лезть в заросли искать тюк и стал смотреть на море, на стаю чаек, на входящее в бухту судно. Судно! Тасеев внизу из-за высокого мыса не мог его видеть, но он-то, Гусев, видел судно ясно, как на открытке. Оно входило в бухту! Вскочив, приплясывая от восторга, Гусев закричал:

— Юрка! Шхуна пришла!

— А-а-а!.. — ответило эхо. Тасеев там, внизу, встал и смотал удочку. Он не видел шхуны. — Ее закрывал высокий мыс. Но Гусев все видел отчетливо и, не выдержав, бросился вниз по осыпающимся камням, по скользким стволам стланика. Пока он сползал по обрыву, траулер вошел в бухту и отдал якоря. Матросы включили музыку и под разгульный мотив драили палубу. Все было ошеломляюще просто, и Тасеев так ни слова и не произнес в ответ на длинную, восторженную тираду свалившегося с неба Гусева.