- Кровь! Твоя! Наша! - закричал кто-то, и тут же множество голосов принялись выкрикивать эти слова:
- Кровь! Твоя! Наша!
Городовые и солдаты врезались в толпу, чтобы добраться до крикунов, но люди сомкнули ряды и расступались, только когда их расталкивали, тыкали копьями, дубасили палками. Все это напоминало стадо травоядных, разрезаемое волчьей стаей.
Палач сорвал с Острого рубаху.
- Кровь! Твоя! Наша!
На груди черные выжженные следы. Спина иссечена кровавыми полосами.
- Кровь! Твоя! Наша!
Беспалые руки.
- Кровь! Твоя!
Разбитые локти.
- Кровь! Твоя!
Это уже было. Это уже позади. А теперь, впереди, новое.
Криков все больше, они все громче, гул набирает силу - гневный, отчаянный, прощальный.
Палач развязал веревку, стягивающую мешок на шее Острого.
- Кровь! Твоя! Наша!
Одним рывком сдернул мешок.
- Кровь!
Искалеченное лицо. Страшное.
- Кровь!
Магвер наклонился вперед. Крепче сжал руками ветвь. Тихо охнул. Дорон удивленно глянул на негр.
- Что?
- Это... это... - Магвер все еще всматривался в человека на эшафоте. О Земля...
- Что?!
- Кровь!
- О Земля! - повторил Магвер.
Острого поволокли к кресту.
- Кровь!
Неожиданно внизу, у самого эшафота, заклубилось. Это городовые слишком глубоко вклинились в толпу, оттесняя людей на ряды солдат. Солдаты бана схватились за палки и карогги. Люди пытались отступать, но сзади напирали городовые.
- Кровь! Кровь!
И тут один из солдат слишком сильно ударил сына Толь Суутари, сапожника из пригорода. Мальчик упал и потерял сознание.
- Проклятый! - Суутари схватил солдата, вырвал у него оружие из рук.
Солдаты бросились на толпу.
- Кровь!
А когда толпа загородила им дорогу, когда они увидели, что Суутари убежит, они принялись избивать людей.
Гул и суматоха.
- Кровь! Смерть!
Толпа заколыхалась. Десятки человек потянулись к солдатам. Невооруженные люди хватали их, рвали одежду, плоть. Загрохотали барабаны, засвистели свистульки десятников. Солдаты бана пытались перестроиться, но их линия разорвалась под напором толпы. Падающие, затаптываемые, разрываемые и раздавливаемые, они храбро защищались, укладывая врагов. Но слишком мало было солдат на плацу.
Рев толпы, стоны убиваемых, крики десятников. Вопли перепуганных женщин, плач детей - эти голоса невозможно было выделить из всеобщего рева.
Палачи бросили привязанного к кресту Острого, чтобы убежать, скрыться, но не могли пробиться сквозь толпу. Люди разорвали их в клочья.
Отступивших солдат уж почти вытеснили с площади. Продолжающие сопротивляться группки разбивали и вырезали беспощадно.
Магвер глядел на привязанного к кресту мужчину. Видел его кровь, обожженное тело, истерзанное и изувеченное лицо. Человек выглядел ужасно.
Теперь люди бились и убивали от его имени, проклиная и бана, и Гвардию, и Город Ос.
Магвер сидел неподвижно, широко раскрыв глаза, а его губы слегка шевелились, шепча три слова:
- Это не Острый!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БУНТ
14. ПЕРВЫЙ ШТУРМ
Толпа вылилась на улицы Даборы, толпа захватывала всех, кто оказывался на пути. Мужчины вооружались - выламывали из дверей доски, хватали палки, поднимали камни с земли.
Они шли по Кременному и Шерстяному трактам, вдоль домов йопанщиков и колесников, протискивались по переулкам, рвались в ворота, шумно, неистово.
Если бы толпа не встречала никого на своем пути, ее стихийность, вероятно, спала бы, напор ослаб. Бешенство, которое, словно вскипающее молоко, выплескивалось из людей, так же скоро бы и осело. Толпа раздробилась бы на группки, гоняющиеся за одиночными городовыми. Тем скорее всего и закончилось бы, если б солдаты укрылись в Горчеме. Но солдаты, выдавленные с плаца первым напором, быстро пришли в себя, принялись приводить свои ряды в порядок и, отбивая тянущиеся к ним руки, колотили по искаженным, выкрикивающим проклятия лицам. И хоть при этом умирали сами, придавленные человеческой массой, осыпаемые градом камней, не успевая отбивать тысячи ударов, все же за смерть каждого бановского воина бунтовщики платили дорогой ценой. На землю падали раненые и убитые, лилась кровь, стон обжигал уши.
Но страдание, близкое и всеохватывающее, не пугало людей. Оно придавало им силу, бешенство и ненависть. Уже не за того великого Шепчущего, человека-легенду, который вот-вот должен был погибнуть на эшафоте, а за своих близких, родных, соседей, друзей, просто за чужих людей, рядом с которыми они стояли на плацу.
Читать дальше