Томаш Колодзейчак - Когда прольется кровь

Магвер толкнул Крогга, мимо промчался Позм. Они неслись вдоль улицы, один за другим исчезая в переулках, подворотнях домов, между мастерскими.

Желтый язычок понемногу полз вверх, подгоняемый ветром, шевелящийся от колебаний качающейся бечевки. Наконец он добрался почти до самой балки и тут, наткнувшись на участок бечевки, пропитанный водой, погас. Над улицей Даборы висела связка из трех беличьих хвостов. Двух покрашенных черным, одного - желтым. Знак вызова. Знак ненависти.

Дорон задержался на минуту, чтобы взглянуть на рабов, работающих по ремонту водовода, потом свернул к торговым палаткам. Остановился около ларька йопанщика. Продавец, паренек лет тринадцати, низко поклонился.

- Здравствуй, мастер.

- Здравствуй, Ате Шукс. - Дорон протянул руку к лежащему наверху йопану. Йопан был не особо красив, зато старательно и крепко сделан. Пять слоев оленьей кожи, переложенных льняной тканью, вначале склеили, а затем простегали. Стежка была ровной, дырочки, оставленные шилом, маленькие и незаметные. В мастерских Бора Шукса йопаны не украшали. Зато его ученики делали парадную одежду, тонкую, обшитую ракушками и чешуей морских рыб. На ней рисовали боевые сцены, портрет хозяина, фигуры животных и водяных существ. На таких йопанах Бор Шукс ставил свой знак и продавал самым богатым даборцам. Снабжал он и двор бана.

- Отец дома? - спросил Дорон.

- Работает, мастер. Сегодня с утра трудится. Гор Ара Храбрый из Каменного Распадка прислал со своими рабами заказ на шестнадцать боевых йопанов и вчера же началась работа.

- А ты, Ате Шукс, еще не шьешь?

Мальчик опустил голову.

- Шью, мастер, но отец утверждает, что мне надо продолжать учиться. Но, - его лицо просветлело, - мне уже разрешили продавать свои йопаны в его лавках вместе с кафтанами прислужников.

- Здесь есть какой-нибудь твой йопан?

- Тот, мастер, который ты держишь.

Дорон взглянул на паренька, потом на кафтан.

- Я думаю, Ате, твой отец хочет сделать из тебя самого лучшего йопанщика, какой только жил в Даборе.

Паренек снова покраснел - на этот раз от удовольствия.

- Я покупаю его, он хорошо сделан.

- Мастер... - вздохнул мальчик. - Я не могу... мой отец...

- Твой отец обещал снабжать меня и моих людей йопанами, но с тобой я не заключал никаких договоров. Поэтому я куплю у тебя этот йопан, а завтра мне предстоит встретиться с судьями турнира, и тогда я его надену. Сколько стоит твой кожух, Ате?

- Двадцать одну льнянку, мастер. - Ате Шукс пробовал улыбнуться, но голос у него дрожал. Дорон принялся осматривать йопан, проверил рукой ремни, провел пальцами по деревянным пластинам.

- Могу дать девятнадцать, Ате Шукс, - сказал он наконец. - Двадцать одну берут подмастерья из Горчема, а ты даже не подмастерье.

Паренек уже собрался было согласиться, когда заметил улыбку на лице Дорона и в последний момент удержался.

- Это прекрасный йопан, мастер, я не могу отдать его дешевле, чем за двадцать льнянок, - прошептал он одним духом и замолчал, пораженный содеянным: ведь он пробовал торговаться с Листом.

- Будет из тебя купец. - Дорон вытянул из-за пазухи льняные платочки, отсчитал двадцать и сунул в руку Ате Шуксу.

На площади Каштанов было гораздо более людно, чем обычно. Это третий по величине рынок Даборы, здесь торговали в основном мелким товаром - у лавочек сидели гончары и сапожники, ткачи и портные, здесь же продавали стеклянные украшения.

На небольшом возвышении росли четыре каштана со стройными стволами и коричнево-серой потрескавшейся корой, старые деревья, пережившие, пожалуй, три пожара города. Дорон остановился у одного из них, оперся спиной о ствол. Он жевал козий сыр и глядел на суетящийся у лавок народ. Неожиданно в однообразный поток проникло чуждое движение, взбаламутившее ленивое течение, словно брошенный в воду камень. Этого не мог заметить никто из проталкивающихся людей, ни один из лавочников, присматривающих за своими прилавками. Но Дорон стоял не в толпе, поэтому видел все лучше и четче.

Парень двигался гораздо быстрее остальных. Порой кого-нибудь толкал, несколько раз беспокойно оглядывался. За ним шли еще четверо молодых мужчин. Они держались уверенно, на некотором расстоянии от паренька, однако достаточно близко, чтобы быстро догнать его.

Лист понимал, что никто, кроме него, этого бы не заметил. Даже стоя там, где он стоит, даже глядя туда, куда смотрит он. Но Дорон чувствовал, что сейчас что-то случится. Его зрение и органы чувств позволяли выделить из общей толпы тех нескольких, которые вот-вот сделают что-то такое, что нарушит покой этого места и четырех могучих деревьев.