Джон Варли - Тысячелетие

Во всяком случае, так я пыталась себе внушить.

Вся эта вылазка в окно «В» была ни на что не похожа. Правила безопасности я нарушала направо и налево. Я рассказала ему чистую правду о многих вещах. И мне не поверили.

Как ни странно, я сочла это добрым знаком. Он решил, что я чокнутая, однако своего отношения ко мне не изменил. Так неужели чокнутая красотка с ее бредовыми рассказами не сможет очаровать следователя НКБП настолько, чтобы он забыл про тот проклятый ангар хоть на один вечер?

Даже если ей суждено превратиться в тыкву в десять утра по времени тихоокеанского побережья?

Мы смеялись, не выпуская друг друга из объятий, пили виски и снова занимались любовью. Медленнее, чем в первый раз. Потом опять смеялись и опять занимались любовью. Я впечатлил даже самого себя. Надеюсь, она оценила.

Не помню, когда я заснул. Казалось, это не имеет значения.

Но, как выяснилось, имело. И немалое.

Я вскочил с кровати, как управляемая ракета…

…и ткнулся носом в стенку. Я стоял, тупо глядя перед собой, пока похмельный сумбур в мозгах не сменился первыми проблесками сознания.

Будильник не звонил. Что делает здесь эта стенка? Кто я где я что я почему я…

Ох!

— Доброе утро, — сказала она.

Она сидела на кровати нагая, откинувшись на подушки и вытянув вперед ноги. И курила. Она была так прекрасна, что я подумал, что могу заплакать.

— Пожалуйста, — прохрипел я. — Не кури так громко.

— Не смешно, — сказала она. — Ночью ты был остроумнее. — Но сигарету затушила.

— Ночью у меня был прилив вдохновения.

— А я все сижу и гадаю, — сказала она. — Я имею в виду — пока ты просыпаешься стоймя. У тебя глаза не сразу сфокусировались.

— Они до сих пор смотрят в разные стороны.

— Ну уж нет! — Она потянулась, и, признаюсь, она была права. Невозможно не сфокусировать взгляд, когда перед тобой такое зрелище.

— А гадаю я вот о чем: что тебя разбудило? Я не слышала ни звука и сама не шелохнулась. Но ты сорвался с постели как бешеный.

— Который час?

— Полдевятого.

Я сел на краешек кровати и поведал ей о своем будильнике. Что по сути было вариацией старой истории о мужике и маяке. Двенадцать лет прожил возле маяка мужик, и каждые тридцать секунд его будил сигнал туманного горна. Однажды ночью сигнал не прозвучал — и мужик вскочил с постели с воплем: «Что это было?»

Она выслушала серьезно, потянулась за сигаретой, взглянула на меня и передумала.

— Послушай, Билл. Ты спал всего один час. Пускай твой мистер Петчер поработает за тебя сегодня утром. Иди ко мне, я помассирую тебе спину.

Я сел, и она помассировала. Не только руками — она использовала и другие части тела, но я не возражал. А затем я совершил самый трудный поступок в своей жизни. Я встал.

— Мне пора на работу, — сказал я.

Она сидела, точь-в-точь как разворот «Пентхауса», вплоть до вазелинового блеска в глазах. Хотя последнее, наверное, мне просто померещилось. Сидела и смотрела вверх, мне в лицо.

— Твоя работа убивает тебя, Билл.

— Да. Я знаю.

— Останься сегодня со мной. Я покажу тебе Сан-Франциско.

— Я думал, тебе в десять надо уходить.

Лицо у нее сразу погасло. Не знаю, что я такого сказал? Она не говорила, куда ей надо к десяти. Может, навестить в больнице ребенка?

Звякнув колечками, она отдернула занавеску и влезла ко мне под душ. Вздрогнула, когда ее окатило холодной водой, и мы на минутку прижались друг к другу, как дети. Я включил теплую воду и сжал Луизу в объятиях. Она откинулась назад в моих руках. Я заметил, что соски у нее не сморщились от ледяного душа, как бывало у моей жены. Забавные вещи замечаешь в такие мгновение.

— Не хочу смотреть, как ты убиваешь себя. Возьми выходной.

— Луиза, не терзай меня. Я должен идти.

— Тогда не задерживайся. Я буду здесь в десять.

— Это другой разговор. Я тоже буду.

Он ушел, оставив меня в полном неведении насчет того, что он будет делать сегодня вечером. Но в любом случае ничего хорошего будущее мне не сулило.

Он мог пойти в ангар, встретить меня и закрутить временную линию в штопор. Но он мог и не пойти в то место, где я уже была и где он тоже — в моей версии реальности — уже был. Что тогда будет со мной, я не знала.

В общем, сидя в сыром кожкостюме на кровати, я понимала, что, возможно, курю последнюю в своей жизни сигарету. Я продлила удовольствие, надолго задерживая в легких каждую канцерогенную затяжку.