Джон Варли - Тысячелетие

— Тебе необходимо было выговориться, и я польщена, что твой выбор пал на меня. Наверное, причиной тому послужило мое честное лицо или еще что-нибудь.

— Или еще что-нибудь.

Я почти забыл уже, как хорошо быть в ладу с самим собой, и я был ей благодарен. Пытаясь исправить свою оплошность, я попросил ее рассказать о себе, и она рассказала немного, пока мы ели.

Отец у нее — денежный мешок. Она закончила художественный колледж где-то на востоке Штатов. В юности ей и в голову не приходило, что когда-нибудь придется зарабатывать себе на жизнь. Она вышла замуж за хорошего парня, который впоследствии оказался не таким уж хорошим. Она оставила его и попыталась добиться чего-нибудь своими силами. Но не получилось.

Как я понял, художника из нее не вышло. Она пришла в ужас, увидев, как трудно самой себя обеспечить, но к отцу возвращаться не захотела. Время от времени он шлет ей подарки, вроде той машины на улице, от которых у нее не хватает силы воли отказаться.

Она рассказывала свою историю бегло и без запинок и закончила перед десертом. На каждый мой вопрос ответ выдавался мгновенно. Это было поистине поразительно, потому что где-то на середине рассказа я поймал себя на том, что не верю ни единому ее слову.

И знаете что? Мне было все равно. К тому времени я словил приятнейший кайф — не напился, а просто блаженствовал. Луиза не отставала от меня ни на глоток, но, насколько я мог судить, была совершенно трезвой.

— Ты умеешь летать? — спросил я ее.

Она посмотрела удивленно, потом подозрительно.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Я просто подумал, что умеешь.

— Мне приходилось водить небольшие самолеты.

— Я так и думал.

К десерту она почти не притронулась. Как я теперь вспоминаю, она вообще не притронулась к ужину, хотя еда была отменная. И беспрерывно смолила. Выкурила одну пачку и сразу вскрыла другую.

Я понемногу начал задумываться о предстоящей поездке в той бомбе на колесах. И еще я старался понять, почему Луиза лгала мне. Не спрашивайте меня, откуда я знал, что она лжет. Знал, и все.

— Пора домой. Подбросишь меня? — спросил я ее.

— До седьмого неба? Вряд ли это кому под силу, Билл. Я попытаюсь.

У нее получилось. Возможно, она заметила мой ужас по пути в ресторан, потому что ехала значительно медленнее.

Затем меня выкинули у отеля, словно студента-приготовишку у общежития. Мне было смешно и чуточку обидно, но я решил не форсировать события. В любом случае я рассчитывал увидеться с ней завтра.

Блаженный туман улетучился из головы, едва я захлопнул за собою дверь. Я снова был в чужом гостиничном номере, далеко от дома, один. Мне захотелось выпить; я понимал, что от этого станет еще хуже, — и мне захотелось еще сильнее. Я позвонил в бар и, проявив несвойственную мне силу воли, положил трубку, не дожидаясь ответа. Потом раздвинул шторы, посмотрел на городские огни и сел у окна.

Я, наверное, так и заснул бы в кресле, если бы не стук в дверь. Открывать мне было неохота. Это наверняка Том или еще кто-нибудь с неотложным вопросом, решать который я был не в настроении.

Но я все же побрел к дверям и, открыв, увидел Луизу с бумажным пакетом и двумя стаканами в руках. Она старалась выглядеть веселой, правда, не очень успешно.

— Я подумала, что тебе не повредит глоточек перед сном, — сказала она и заплакала.

— Шерман, заведи «Машину обратного хода» на вечер 12-го декабря тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года.

— Уже завел, мистер Пибоди! [15] Джордж Пибоди (1795–1869) — знаменитый банкир, коммерсант и легендарный филантроп, очень много сделавший для налаживания торговых связей между Америкой и Великобританией. — пропел Шерман противным фальцетом.

Шерман. Сукин сын.

Итак, возвращаясь к нашей истории…

Если вы помните, мы оставили нашу героиню в тот момент, когда она героически лишилась чувств при одном лишь упоминании об исторически несущественной неудаче. О том, что неудача стала явной через пару лет после рождения ребенка, даже и говорить не стоит: в наши дни такое случается сплошь и рядом. А если точнее, теперь не бывает иначе. Моя девочка прожила со мной два года. Думаю, можно считать, что фортуна была ко мне благосклонна.

Что такое «Фортуна»? Это журнал. Сколько стоит? Десять центов. А у меня только пять. Такая, значит, ваша фортуна.

Если мне на голову свалится еще что-нибудь, в следующий раз я прошибу собою пол. Исторические аллюзии по десять центов за килобайт, услужливость персонального микропроцессора… Восьмидесятые годы двадцатого века — наша специальность.