Орсон Кард - Песенный мастер

— Ах ты сука старая, — сказал император, и глаза его сузились. — Заняла мое место.

— Всего лишь сохраняла его для тебя, Рикторс. Пока ты не будешь готов вернуться.

Правда, вскоре оказалось, что Рикторс никогда уже не будет готов вернуться на свое место. Через какое-то время он даже повеселел, но частенько у него случались приступы тяжелой меланхолии. Он поддавался собственным капризам, после чего резко менял мнение — как-то раз он бросил три десятка охотников в лесу и пешком возвратился во дворец, вызывая всеобщую панику, пока его не нашли, когда он, голышом, переплывал реку, чтобы покрасться к плавающим у берега гусям. Он не мог сконцентрироваться на делах государства. Когда его просили принять какое-то решение, он действовал поспешно и необдуманно, лишь бы побыстрее избавиться от проблемы; и ему было совершенно безразлично, были ли эти проблемы решены как следует. Амнезией он не страдал и прекрасно помнил о том, что раньше эти вопросы его очень даже занимали.

— Но сейчас они меня подавляют. Они стесняют меня, словно неудобный мундир. Я ужасный император, правда?

— Вовсе нет, — возражала ему Эссте, — пока не вмешиваешься в дела тех, кто по собственной воле желают взвалить на себя это бремя.

Рикторс выглянул в окно на собирающиеся над лесом тучи.

— Так мой трон уже занят?

— Это не твой трон, Рикторс, — ответила ему Эссте. — Это трон Майкела. Ты уселся на нем и какое-то время занимал его. Но теперь он сделался неудобным… как ты только что сам жаловался. Но служить ты еще можешь. Если останешься жить и будешь время от времени показываться публично, то удержишь объединенную империю. Другие же станут решать те проблемы, которые тебя уже не касаются. Наверное, это справедливо.

— Неужто?

— А на что теперь тебе власть? Ты уже пользовался властью и чуть ли не убил все, что любил.

Рикторс с ужасом поглядел на Эссте.

— Мне казалось, что об этом мы не говорим.

— Не говорим. Разве что когда тебе нужно напомнить.

Так вот Рикторс жил в своих дворцовых апартаментах, сколько хотел развлекался, и публично показывался, чтобы граждане знали, что император жив. Но всеми серьезными делами занимались его подчиненные. По мере того, как заканчивался год, Эссте отступала от участия, покидала собрания, а мажордом вместе с Киарен управляли вместе, оба еще недостаточно сильные, чтобы управлять самостоятельно, но оба довольные тем, что и не должны этого пробовать.

Излечение Рикторса, во всяком случае, частичное, не было единственным заданием Эссте.

Имелся еще и случай Эфраима, в каком-то смысле, наиболее легкий, и, в каком-то смысле, наиболее сложный.

Эфраиму было всего лишь год, когда у него отобрали и убили отца, но он крайне болезненно воспринимал потерю. Плакал по отцу, по отцовской ласке и веселью, и Киарен не могла его утешить. Потому мальчика забрала Эссте, и она пела ему, пока не нашла песни, соответствующей желаниям ребенка.

— Но ведь я не останусь здесь навсегда, — заявила Эссте, — а у него должен быть кто-то, кто заменит ему отца.

Мажордом быстро все понял и обратился к Киарен.

— Он живет во дворце, и я тоже. Ведь удобно, правда?

И не прошло и шести месяцев пребывания Эссте в столице, как Эфраим называл мажордома «папой», а еще перед тем, как Песенный Мастер выехала, Киарен с мажордомом подписали контракт.

— Вечно я называю тебя мажордомом, — сказала Эссте однажды. — Разве у тебя нет имени?

Тот рассмеялся.

— Когда я заступил на эту должность, Рикторс заявил, что у меня нет имени. «Ты утратил свое имя», — так он сказал. «Тебя зовут мажордомом, и ты принадлежишь мне». Ну, сейчас-то я ему уже и не принадлежу. Но я привык, что другого имени у меня нет.

Таким вот образом Эфраим был излечен, а вместе с ним, практически случайно, и Киарен. Ох, естественно, она уже не переживала таких страстей, как ранее, с Йосифом. Но страсти ей уже под надоели. Совместная работа также давала опору и приносила радость. Киарен делила с мажордомом всякую минуту своей жизни, а он делил с ней каждую минуту своей жизни. Иногда они ссорились, но никогда не были одинокими.

Только все эти оздоровления — Рикторса, Эфраима, Киарен, империи — не были самым главным заданием Эссте.

Анссет отказывался петь.

Как только у него прошла истерика, и он вернулся к равновесию, Эссте захотела услышать его голос.

— Песни можно утратить, — сказала она, — но их можно и вернуть.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил ей Анссет. — Но свою последнюю песню я уже спел.