Михаил Савеличев - Меланхолия

- А трусы-то куда делись? - спрашивает себя. - Впрочем, ладно...

Откидывается и закладывает руки за голову, бесстыдно подставив ноги не стихающему ветру. Глухая пора рассвета располагает к необязательной беседе.

- Интересно, а как это начинается? Что-то болит? Или в одно прекрасное мгновение мир просто необратимо меняется?

- Меняешься ты сам. Нечто сдвигается со своего места, нечто важное, но незаметное, и старый мир в тебе умирает. Сначала страшно и тебя охватывает подозрительность. Все приобретает новый смысл. Окружающее каким-то образом - хотя и незначительно - меняется; восприятие само по себе остается прежним, но возникает какое-то изменение, из-за которого все окутывается слабым, но всепроницающим, неопределенным, внушающим ужас свечением. Жилье, которое прежде ощущалось как нейтральное или дружественное пространство, теперь пропитывается некой неуловимой атмосферой, "настроением". В воздухе чувствуется присутствие чего-то такого, в чем не можешь дать себе отчета - подозрительное, неприятное, жуткое напряжение...

- Я это прекрасно сейчас понимаю.

- Не понимаешь. Это совсем другое. Невыносимость, мучение и стремление дойти до какой-либо определенной идеи, потому что она может освободить от невыносимого груза. Сейчас - просто ощущение близости понятной смерти, объективной, объяснимой и разложимой в обыденных координатах жажды власти, денег, страсти... А там ты утрачиваешь власть над вещами, теряешь малейшие опоры и лишь обретение их даже в самом сумасшествии приносит с собой уверенность... Внезапное ясное - пусть даже ложное - сознание реальности немедленно оказывает успокаивающее воздействие. И тут уже не важно, в чем черпается твоя уверенность - в преследовании, в преступлении, в обвинении, наступлении золотого века, в преображении, в собственной святости. Это непосредственное знание о значениях, непреодолимо навязывающее себя. Непреодолимо.

- Изменение... Забывчивость... Какая разница? Мы так много забываем, что умираем каждую секунду, а боимся какой-то невозможной смерти. Что же это, как не сумасшествие? - она приподнялась и прижала губы к моему уху. - Я не помню первую любовь, не помню первую страсть. Нет, я знаю, что они были, я знаю обстоятельства, погоду, но что из этого? Это был кто-то чужой, какая-то далекая и неприятная кукла.

Я отстранился от щекотки и Сандра снова легла, лишь ее рука продолжала сжимать кожу сидения рядом со мной и тонкие морщинки разбегались из под грязных пальцев. Требуется немного времени, чтобы лоск цивильности слез такими вот царапинами, заусенцами, изломанными ногтями и лохмотьями маникюра.

- Интересно, - вклинился маленький паршивец, - а она бреет лобок?

Старик отпустил дежурную затрещину. Может быть, ему тоже было интересно? Паршивец не протестовал.

- Да ладно тебе, - примиряюще пробормотал он. - Какие теперь могут быть секреты?

Старик натянул поглубже кепку и поплотнее обхватил себя руками. Все-таки ему было холодно.

- Я не о секретах, а о приличии...

- Что же ты раньше молчал? - усмехнулся гадкий мальчишка. - Не сказал своего приличного слова, когда они трахались в развалинах? И заметь - именно это слово и никакое другое я не могу подобрать для описания данного физиологического отправления!

- Они же действовали по твоему сценарию, сынок, - усмехнулся старик. - Ты так все красочно описал.

- Я не рассказал главного, - хмуро ответствовал паршивец. - Он пользуется для этого дрелью.

Старик закашлялся, засипел:

- Чем, чем?

- Дрелью... Ну не совсем, конечно, дрелью, а с соответствующими насадками...

- Коллега, - вытер слезы и рот старик, - в вас определенно умер большой талант. Только не советую воспроизводить ваши фантазии на практике, когда срок стажировки закончится и вы получите какую-нибудь вещь в полное владение. За такие вещи, простите за каламбур, быстро наказывают мозговым рассолом. Чем меньше явных патологий, чем смирнее и незаметнее лошадка, тем больше шансов дотянуть до моего возраста.

Паршивец вздохнул.

- Да знаю я, знаю... Жизнь скучна, коллега, и хочется расцветить ее чем-то непотребным. Каким-то бредом, за которым мир изменяется в той мере, в какой изменившееся знание о действительности управляет этим миром и пронизывает его... Бредом, коррекция которого угрожает катастрофой бытия как такового... Хочется чего-то грандиозного, космического или космологического... Мы слишком паразитичны.

- Старая песня, - заметил старик. - Каждый рано или поздно ее исполняет. Болезнь она и есть болезнь.