Михаил Савеличев - Меланхолия

- Нас скоро совсем укроет.

- Проскочим. Почему-то я уверен, что проскочим. Успеем.

- Предчувствие?

- Я вижу это.

- С луны?

- Да.

Сандра улыбнулась.

- А как насчет нас? Что-нибудь видно? Я, наверное, слишком старомодна, но после того, что произошло... после того, что произошло, я предпочитаю говорить о нас. Мы. Я и ты.

- Один раз - это случайность. Два раза - страсть.

- А три?

- Любовь.

- Остановить машину?

Мы продолжали ехать мимо двух бесконечных стен, но туман напирал, завихрялся, вот уже плотные волокна холодной паутиной перекинулись через дорогу, срослись, натянулись, подготавливая основу для затопления. "Кобра" прокатывалась по нитям, взметала их за собой светящейся пылью, но это только помогало сомкнуться, соединиться, срастись. Словно нарушалось древнее табу и позади оставалась все та же белизна, и впереди она подтапливала ядовитую черноту шоссе, лишь слегка проглядывающую сквозь молочные потоки сладковатой кисельной пленкой. То же самое происходило и наверху - расцветающая синева сдавилась в узенький шнурок, раздробилась на отрывистые полоски и точки, и утонула, наконец.

"Кобра" остановилась, задумчиво уткнула красную морду в редкие перистые облака, проплывающие над дорогой, и те мягко касались ее металлических боков, оставляя быстро высыхающие мазки влаги.

- И как теперь ехать? - спросила скорее саму себя Сандра.

- Переждем?

Она задумчиво постучала указательными пальчиками по кожаной обмотке руля. Что-то подсказывало в непроницаемом свете, что какими-то таинственными флуктуациями точно по шоссе протянулась полость, свободная от влаги, и если придерживаться асфальта, ориентируясь на его еле заметный отсвет, намек, подсказку, то, наверное, еще можно тихо двигаться вперед.

- Лучше поедем, - решила девушка.

Теперь иллюзия движения создавалась лишь привычкой тихо работающего мотора и слабым покачиванием машины. В окно было скучно смотреть, а радио медленно утихло до невнятного шепота и казалось, что эфирные пространства тоже затоплены туманом - тихой мощью, не желающей никого и ничего выпускать из своего плена.

Иногда странной иронией в белизне проступали отдельные деревья, как на подбор древние, потерявшие большую часть листвы, и теперь одиноко возвышаясь в пустоте, чернея влажной корой. Вырванные из контекста они производили устрашающее впечатление потусторонней природы, истинной оси иных отражений, преломляющихся в реальности излишней зеленью и ухоженностью. Мир утонул, оставив лишь таких стражей, но это не облегчало потери, а пугало предчувствием нового шуба - острых событий, устойчивых изменений и бурно протекающих явлений, только не внутри, не в бездне разума и чувств, а в тех клочках действительности, которые окутывали нас, чей холод и влажность гарантировали сохранение чего-то внешнего, достоверного.

Феномены притягивали взгляды, обещая отдохновение от белесой слепоты, но за ними крылась неуютная обнаженность, пронизывающая до затылка и выпирающая из-под век надоедливой ломотой, так что хотелось прижать ее пальцами, погрузившись в созерцание искрящейся темноты. Сандра, одной рукой придерживая руль, другой покопалась в емкости для перчаток и выудила какие-то старомодные очки с непроницаемыми круглыми стеклами.

- Так лучше, - объяснила она.

И, словно нечто дожидалось в спокойной безнадежности подобной персональной ночи, из тумана медленно возникли и приблизились решетчатые ворота с лохмотьями колючей проволоки наверху и ржавыми турелями по бокам с уныло уставившимися вниз рылами чего-то смертоносного. Узкие пятна копоти помечали привычные направления стрельбы, спускаясь почти до самых табличек, ядовитой желтизной предупреждавшие о государственной собственности и необходимости предъявить пропуска. Тем не менее, замки отсутствовали и между створками намечался неряшливый зазор, вполне достаточный, чтобы пройти человеку. Преграда была одинокой и несерьезной. От нее даже не веяло опасливой заброшенностью. Так, удобная примета, отмечающая дальнейший путь.

- Странно, - сказала Сандра. - Так тихо...

Мы вышли из заглушенной машины. Попутчица слегка ошибалась - за тишиной все же слышались крохотные отголоски ползущей туши тумана - шорох, шелест, вздохи. Приметы упрямой улитки, преодолевающей завалы скошенной травы. Хуже была промозглость - подлинная физиономия вечной осени, уже не прикрытой стыдливым макияжем южной зелени и тепла. Хотелось поплотнее закутаться в плащ и наполнить легкие чем-то горячим. Чернота очков Сандры покрылась мелкими капельками, затеняя отражение ворот, ведущих в никуда.