Андрей Валерьев - Copy-Paste

Катя от удовольствия зажмурилась.

'Хорошооооо'

– … эта сумка?

Женщина открыла глаза. Тон, которым был задан вопрос, не сулил ничего хорошего. Действительно, возле ног турка лежала большая дорожная сумка, которую она видела впервые. Это было очень странно – после первых дней анархии и дележа всего и вся, команда Мельникова навела некое подобие порядка и взяла на учёт и контроль все вещи пассажиров и экипажа. Тоже самое произошло и с чемоданами – Дима-сан лично пересчитал все добытые Виктором чемоданы, не забыв учесть и её личный багаж. И оранжевый чемодан Вити.

Все с интересом уставились на турка. Лётчик покраснел, вздохнул и, крякнув от натуги, двинул сумку вперёд.

– Я её не крал.

Йилмаз оторвал глаза от палубы и посмотрел на своих друзей. Было заметно, что ему очень стыдно.

– Почти.

Турок щёлкнул замком.

– Вот. Смотрите.

Катя заглянула в сумку и ахнула.

– Нихрена ж себе!

Витька от удивления позабыл о том, что рядом ребёнок и витиевато выругался. В сумке турка плотными рядами лежали тщательно упакованные пачки денег. Евро. Причём, Витя присмотрелся, купюры были сплошь пятисотенными.

– Йилмаз, дружище, ты что? Банк грабанул?

– Нет. Это не мои деньги, это Ержана деньги.

– Да? А у тебя они откуда? – Витя приподнял сумку и присвистнул. – Килограмм двадцать, не меньше!

В историю Йилмаза невозможно было поверить. Всё было так просто и нагло, что Витя откровенно восхитился авантюризмом покойного владельца агентства по продаже недвижимости. Ержан вывозил наличную валюту из страны чемоданами и прямиком через главный аэропорт страны. Пограничный и таможенный контроль он посылал в одно известное всем место, не желая делиться деньгами своих клиентов с жадными до изумления госслужащими.

– Я два раза деньги перевозил. Ваши пограничники нас не досматривают. Ваши экипажи досматривают, а нас – нет.

– А в Анталье как? Хоть какой-то досмотр должен же быть?

– А там в аэропорту мой брат работает. Не проблема.

За каждую перевозку Йилмаз получал по пять тысяч евро. Заработок был хороший и почти без риска, что лётчика устраивало абсолютно. Витька выслушал оправдательное блеянье турка и расхохотался.

– Слушай, Йилмаз, я понимаю – это деньги. Обалденно большие деньги – три полновесных лимона евро, но скажи мне дружище, а на хрена они тебе ЗДЕСЬ? А?!

Народ на палубе откровенно веселился, со всех сторон сыпались предложения о том, как эти деньги можно использовать. От, понятное дело, туалетной темы, до, естественно, растопки для костров.

– Да пошёл ты!

Эту фразу на русском турок освоил очень хорошо. Впрочем, произнёс он её с улыбкой в тридцать два зуба, и облегчённо вытирая со лба пот, чем вызвал новый взрыв хохота. Народ смеялся от души, сбрасывая нервное напряжение последних часов. Улыбался ничего не понимающий Кхап, улыбался Лак, светились улыбками лица гребцов.

– Я так думаю, что за самолёт с меня спросят. И, может быть, мне уже не летать. А деньги мне бы пригодились. Нам всем пригодились бы.

– Что?!

Витьке показалось, что он ослышался.

– Что? Кто спросит?

Смех, как по команде стих.

– Следователи. Когда мы домой попадём.

Турецкий пилот посмотрел прямо в Витькину душу, отчего у Егорова вдруг пересохло во рту, и задрожали поджилки.

– А ты знаешь… как…

– Нет, но раз мы смогли попасть сюда, то, почему бы нам отсюда не выбраться?

Витя закашлялся. Дискуссии о том, где они находятся, на острове шли постоянно, но кроме драк, слёз и ругани ничего путного они не приносили. И вот перед ним сидит человек, который строит планы на будущее. На будущее там – ДОМА.

– Виктор. Если ты не веришь, что мы сможем найти путь назад, то почему ты носишь свой паспорт и бумажник с собой? Зачем тебе водительские права и кредитные карты?

'Странные они, эти чужаки. То громогласно хохочут, что для воспитанных людей непозволительно, то плачут, то молчат…'

Лак слушал тишину. Все восемь чужих сидели на палубе, словно простые матросы и молчали. Женщины чужаков тихо и безутешно плакали, а мужчины хрустели пальцами и грызли ногти на руках.

'Фу!'

Наконец самый большой чужак, Вит, повернул к нему свою страшную светлую голову.

– Лак, ты что-нибудь знаешь о другом мире?

– Да, фаанг. Знаю.

'Как он меня назвал? Фа-анг? Или…'

– Фаанг? – Витька ткнул в себя пальцем.

– Фа-анг.

Лак говорил певуче, легко, почти что нежно, но Витькино ухо чётко уловило между двумя 'а' еле заметное 'р'.