Александр Матюхин - В тихом омуте чертей нет

Крышка стоял против солнца и лица его Толстяк не разглядел. Приперся, хрестень, отдохнуть мешает. И чего ему не сидится в своем отсеке? На солнце, видать, вылез, погреться. Змея какая.

От столь удачного сравнения к Толстяку неожиданно пришло хорошее настроение. Он махнул здоровой рукой, подзывая механика ближе. Когда тот подошел, Толстяк разглядел, что над бровью у Крышки темнеет широкий неровный шрам, уходящий кривой загогулиной куда-то к уху. Совсем еще свежий, только-только, видать, кровь утер.

Крышка присел рядом, скрестив ноги наподобие самого Толстяка, и некоторое время молча смотрел на тихие воды океана. Потом сказал:

— Толстяк, вы задумывались когда-нибудь о том, зачем на корабле класса «Акула» двести тридцать рабов? — голос у него был мягкий и говорил он словно полушепотом, боясь, что его кто-нибудь услышит. А может, просто не умел говорить громко. Когда столько времени находишься один на один с железяками, поневоле разучишься разговаривать с окружающими.

— Что-то я тебя не понял, — сказал Толстяк, расчесывая зудящую кожу на локте. Он, как и многие на корабле, уже успел привыкнуть с странностям механика. Тот мучился одиночеством и всюду искал себе собеседников. В большинстве случаев его просто посылали к борлову, а иногда и тумаков отвешивали, чтоб знал. Крышка был, как выражался Опарыш, тюкнутым.

— Для чего, спрашивается, рабы на корабле? Чтобы он плыл, разве не понятно?

— Это общеизвестное утверждение, — сказал Крышка, — а если вникнуть в проблему вопроса глубже?

— Что-то ты, Крышка, непонятные вещи говоришь. Проблем тут никаких нет. По моему, все четко и отлажено. Есть рабы, а есть корабль класса «Акула», как, например, наша «Валентина». Без рабов этот корабль не поплывет. Кто будет грести, кто чистить, кто пробоины латать?

— Согласен с вами, — сказал Крышка и потер разбитую бровь, — рабы выполняют всю работу на корабле. Но для чего тогда здесь вы?

Толстяк разинул рот, чтобы сказать, для чего на «Валентине» именно он, но Крышка его опередил:

— Вы, Толстяк, нужны на корабле как начальник, — сказал он, — надо же кому-то отдавать распоряжения и смотреть за порядком? Без таких как вы вся эта орда синекожих давно превратилась бы в баранье стадо. Они бы потопили корабль в считанные минуты. Кто же скажет этим чернолицым бестиям для чего, к примеру, на корабле штурвал, или как определить правильный курс?

— А ведь верно говоришь! — сообразил Толстяк, — я здесь как начальник! Захочу — они у меня пол драить будут, а захочу, чтоб танцевали, ведь затанцуют!

— Тонкая пирамида иерархии определят на каком месте какому человеку находиться, — сказал непонятную фразу Крышка и задумчиво так вперился взглядом в Толстяка, — интересно, а синекожие понимают, что они стали рабами?

— А кому не понять? — философски заметил Толстяк, — раб он и в Багровых Топях раб. Раз поймали, пленили, палками да плетьми по башке и работать заставили, значит раб. А если у них мозгов нет, то пускай думают, что они эти, как вы там сказали, бараны.

— Тоже верно, — согласился Крышка, — а что это у вас с локтями?

— Ерунда какая, лучше ты мне скажи, какая железяка тебе череп вскрыла? — Толстяк протяжно зевнул, хотя спать не хотел совсем. Поболтать с человеком тоже бывает приятно. Вот только в тенек бы сползти, а то на солнце поджариться можно.

— Ерунда, — сказал Крышка, — не имеет значения.

Неожиданно изнутри корабля раздались протяжные звуки колокола. Толстяк непроизвольно вздрогнул. Синекожие, что драили палубу, остановились, тревожно прислушиваясь к гулким ударам. «ГО-ОНГ», «ГО-ОНГ», «ГО-ОНГ».

— Тревога? — выдохнул Толстяк, вскакивая на ноги. Он до сих пор не разобрался в запутанных морских звуковых сигналах, а колокольная азбука была для него темным лесом. Крышка же остался сидеть на месте:

— Общее построение в рубке Мягкоступа, — пояснил он смысл повторяющихся ударов, — наверное, приплыли.

— Неужто? Приплыли? Два с половиной месяца плыли, и приплыли? Крышка кивнул.

— Быть того не может! Крышка пожал плечами, мол, как знаешь.

Толстяк стал лихорадочно откатывать закатанные до колен штаны, натянул валяющуюся на солнце тельняшку, которая успела порядком прогреться и больно обжигала кожу. Удары колокола прекратились.

— А ну чего смотрите, живо драить! — рявкнул Толстяк замершим в испуге синекожим.

Понять они его, наверное, и не поняли, но живо сообразили, что просто так стоять не стоит. Схватились за швабры и давай натирать.