Picaro: У края, у берега...

— Если хочешь, можешь и сегодня ночью отослать, — сухо сказал Олейник. — Ничего не имею против.

Он посмотрел на часы:

— Мне пора ехать.

— Счастливого пути, — пожелал Марат Андреевич. — Позвони, как доберешься до дому. Я все равно буду работать.

— Хорошо, но ты лучше не пори горячку, — пожал плечами Олейник. — Не так страшен черт, как его малюют. Лучше ложись спать, а завтра с новыми силами за работу. На свежую голову.

— Не усну, — признался начальник службы безопасности. — Слишком завелся.

Полковник покачал головой.

— Зря ты себя так накрутил, — сказал он со вздохом. — Ты хороший работник и, если придурок-лаборант ничего из института не украл, а сбежал по каким-то своим причинам, отделаешься выговором. Я тебя по максимуму прикрою. Главное, чтобы его бегство не было связано с работой.

Волоско молчал. Он считал, что за сегодняшний день обдумал все возможные причины исчезновения сотрудника института. Если исключить криминал, суицид и сумасшествие, остальное, так или иначе, могло быть связано с работой в НИИ. Олейник все это тоже прекрасно просчитал сразу, как только узнал о случившемся. Но предпочитает делать вид, что ничего страшного не произошло. А сам вернувшись в столицу, наверняка, позаботится, чтобы подстраховать свою жопу и свалить все на него, Волоско. И ничего тут не поделаешь. Поделиться ответственностью так, как бы хотелось, не получится. Остается только надеяться, что лаборант через несколько дней отыщется где-нибудь на курорте со шлюхами или с камнем на шее в озере.

— Все, бывай, — Олейник открыл машину и сел за руль. — Не журись, хлопче, все так не будэ.

"А будет еще хуже", — подумал Волоско и помахал рукой на прощание. Через минуту "паджеро" отъехал, набирая скорость, скрылся за поворотом. Марат Андреевич сел в "рено", достал из бардачка мобильник. Тот мигал сигналом: пока он разговаривал, ему три раза звонили. Звонил заместитель. Волоско ткнул кнопку вызова.

— Что там у тебя, Олег? — спросил он.

— Есть информация, Марат Андреевич, — ответил подчиненный. — С железной дороги. Два дня назад объект приобрел купейный билет на поезд в Запорожье. Причем купил не у нас в городе, а на станции в Зеленом. Это поселок километрах в двадцати…

— Я знаю, где это, — перебил Волоско. — Олег, я сейчас еду к тебе в институт. Будем работать. Ты пошли к железнодорожникам кого-нибудь из ребят с милицейской ксивой, пусть выдернут кассира, продавшего билет, — покажут фото. И сообщи в Запорожье…

— Уже все сделал, — в голосе зама слышалось удовлетворение. — Как только узнал. Думаю, часа через полтора получим ответ.

— Молодец, хорошо работаешь, — похвалил Марат Андреевич. — Ладно, я сейчас приеду, поговорим подробнее. У тебя все?

— Да, — ответил Олег, и начальник нажал отбой.

Ситуация начала проясняться. Появившийся след Волоско ни о чем не говорил, но сам факт, что человек не растаял в воздухе, обнадеживал. Полегчало не сильно, но все-таки стало ясно, в каком направлении работать.

"Нулевой"

Прошло трое суток, как он "уволился". За несколько дней до очередной вакцинации в институтском медпункте. Все это время прилетев в Крым, потом в Одессе пил. Пил шампанское — лучший напиток для людей в депрессии. И не мог решиться на последний шаг. Мешало все: отдыхающие на пляже, играющие дети, молодежь, по вечерам отрывающаяся на дискотеках, влюбленные парочки. В гостиничных номерах были слишком тонкие стенки, и он прекрасно слышал, как бухают и трахаются соседи. Весь этот обычный жизненный круговорот курортных городов, в котором он еще больше ощущал свое одиночество, отвлекал. Рассеивал внимание и не давал сосредоточиться на главном.

Обычно вернувшись после очередной бесплодной прогулки, он открывал бутылку шампанского и, не раздеваясь, ложился на постель. Включал гостиничный телевизор на музыкальный канал и пил вино прямо из горлышка. Между глотками ел шоколад: всегда любил сладкое, но последние несколько лет ограничивал себя из-за повысившегося в крови сахара. Теперь все эти анализы, здоровье, вообще, никакого значения не имели. По крайней мере, так он мысленно убеждал себя и соответственно вел.

На четвертый день побега, заехав ночью в знаменитый на все побережье "Катманду", он чуть не сделал, то что хотел. Находясь в пьяной, обкуренной, наглотавшейся колес толпе молодых и не очень людей, рассекая ее мимо ревущих музыкой эстрад, он почувствовал: "пора". Одиночество и боль в груди были настолько сильными, что выносить их он уже не мог. Две бутылки шампанского, выпитые за день, не помогали.