Ульяна Жигилий: От края до края. Шаг первый.

— Да что ж ты творишь, окаянная?! — обернувшись, я с испугом посмотрела на Анатолия Ивановича, семенившего ко мне на своих коротеньких ножках. — Ишь что удумала, добро казенное портить!

Оторопь прошла мгновенно, вытесненная решимостью. Не обращая внимания на метавшего молнии старика, я с силой дернула на себя уродливую портьеру. Треск рвущейся ткани согрел мою душу, и, похоже, довел Анатолия Ивановича до инфаркта. Отбросив в сторону ненавистную ткань, я победно взглянула на директора.

— Ну все, теперь точно уволят… — проигнорировав горестный вздох начальника, я взобралась на шаткий табурет, с твердым намерением завершить начатый акт вандализма.

— Не стоит так драматизировать, ведь я из самых лучших побуждений…

— Из лучших побуждений, гляди-ка… — ворчал директор, подбирая с пола уже ни на что не годный материал. — И чем тебе занавески Марии-Антуанетты не угодили-то?

— Во-первых, не занавески, а портьеры, а во-вторых: если эта безвкусная тряпка принадлежала Марии-Антуанетте, тогда я являюсь балериной в третьем поколении! — категорично заявила я.

— Нет, ну вы посмотрите на нее! — сокрушено качал головой Анатолий Иванович. — Начальство сказало: «Занавески Марии-Антуанетты», значит, так оно и есть, и не тебе, пигалице, с ними спорить.

— Портьеры, — поправила я.

— Да чтоб тебя! — в сердцах выкрикнул директор, и, бросив грязно-зеленые «портьеры Марии-Антуанетты» на пол, направился к себе, активно при этом жестикулируя.

Я только фыркнула, освобождая добротный карниз черного дерева от клочков ткани. Отступив назад, я с удовлетворением взглянула на плоды своих стараний. Так-то лучше! Теперь, избавленные от уродливой тряпки, во всей красе были видны изумительные обои. «Фальшивый шелк» не принадлежал Марии-Антуанетте, но уж точно был изготовлен в эпоху ее правления.

Ума не приложу, и как эти проходимцы, гордо именуемые «начальством», пропустили такую жемчужину? Отыскав несколько небрежно смотанных рулонов в куче прочего хлама, присланного в наш музей в огромном ящике с надписью «Новое поступление», я едва не прослезилась от счастья. Подумать только — это была единственная вещь во всем «Зале XVIII века», которая к этому веку принадлежала. Темно-синий шелк кое-где осыпался, но реставрация не заняла много времени, благо материал этот в наше время не в дефиците. И вот, спустя неделю, я с умилением любовалась на стены, оклеенные этим чудом. А на следующий день случилось непредвиденное: в очередном ворохе непригодного старья Анатолий Иванович обнаружил пакет, надпись на котором гласила, что в нем лежат самые настоящие портьеры из опочивальни Марии-Антуанетты. Воспользовавшись моим отсутствием, коварный старикан приколотил карниз, на который и повесил потертую, выцветшую ткань.

Скандал разразился грандиозный: с пеной у рта директор музея доказывал мне, что «начальству виднее», я же в свою очередь твердо стояла на том, что шторы со штампом местного текстильного завода «Березка» никак не могут быть изготовлены в XVIII веке. К консенсусу мы так и не пришли, поэтому я решила взять ситуацию в свои руки, и избавиться от убогих «занавесок».

Теперь взирая на результат, я мысленно похвалила себя с победой, а затем отправилась на поиски Анатолия Ивановича: пришла пора мириться с начальством. Пройдя мимо «Египетского зала», в котором кроме мумии моего собственного производства содержался только макет плато Гиза, да плакат с поперечным разрезом пирамиды Хеопса, я направилась прямиком к кабинету директора. Толкнув давно не крашенную дверь, я прошествовала к неприметной двери, в самом дальнем углу комнаты. Именно там располагалась каморка, в которой Анатолий Иванович проводил большую часть своего свободного, да и, зачастую, рабочего, времени.

— Можно? — заискивающе пропела я, улыбаясь во все тридцать два зуба.

Старик, как я предполагала, обнаружился в кресле у небольшого окна. В руках его как всегда была книга, коих в этом помещение обосновалось невероятное количество: ими был забит средних размеров шифоньер, книги лежали на антресоли, ровные стопочки высились вдоль каждой стены от пола до самого потолка. Создавалось впечатление, что нахожусь я в подсобке огромного книжного магазина.