Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

Калачев задумчиво посмотрел на Храмова, кивнул - больше сам себе, как бы подтверждая свои мысли. Потом поднял взгляд на народного контролера, и услышал Добрынин его вздох. Снова не по себе стало Добрынину.

- Прав ты был!.. - выговорил Калачев, упершись взглядом в глаза народного контролера. - Без твоей принципиальности - нам бы смерть... А ведь у меня тоже револь-. вер есть... И я его чуть не вынул.

Набежали на его лоб после этих слов морщины. Нахмурился он и снова взгляд на кружку опустил. Нелегко давался разговор.

Ваплахов заерзал во сне на лежанке. И от этого ерзанья упали на пол две или три оленьих шкуры.

Степа Храмов поднялся, снова накрыл заботливо урку-емца.

Оказался, благодаря своему сну, Ваплахов в самом удобном положении. Ничего он не знал о случившемся, а потому все глянули в его сторону с теплотой.

- Мне товарищ Тверин уже две книги подарил, - заговорил Добрынин после очередной паузы. - Они как бы детские, но не совсем. Он так и сказал, что из них многому научиться можно...

- А как называются? - спросил Калачев, который был даже рад поговорить о чем-нибудь, но только не об истории с обманом Москвы.

- Они все называются "Детям о Ленине" только там в разных книгах разные рассказы. Поучительные очень. Я недавно там короткий рассказец прочел... Тоже как бы про честность...

Калачев снова вздохнул тяжело, восприняв слово "честность" как обвинение в свой адрес.

- А шо? - икнув, сказал Горошко. - Прочти!.. Добрынин вытащил вещмешок, положил туда свое именное оружие, а оттуда вытащил книгу. Сел за ящик-стол, полистал, отыскивая нужную страницу.

- Ага, вот он! - сказал, найдя. - Прочитать?

Геологи кивнули.

- Называется "Как наказал Ленин обидчика крестьянского". "Был у Ленина товарищ-друг, что ни есть первейший - разверстки комиссар. И вот сказали Ленину, что друг его этот обирает мужиков да живет несправедливо, добро народное не бережет. Призвал его Ленин и говорит:

"Друг ты мой, верно это?" А тот молчит, голову опустил. А Ленин ему: "Мужика теснить ты права не имеешь. Потому мужик - большая сила в государстве, от него и хлеб идет. Значит, как друга своего, я наказать тебя должен примерно". Поцеловал тут Ленин друга-то, попрощался с ним, отвернулся и велел расстрелять его. Вот он, Ленин какой. Справедливость любил".

Дочитав, обвел Добрынин взглядом сидевших за столом. Все, даже радист Горошко, имели вид задумчивый и серьезный. Все над услышанным думали.

- Хороший рассказ, - произнес, кивая, Калачев. - Правильный. И ты, товарищ Добрынин, конечно, правильно сделал все, по-ленински. Теперь вместе будем поезда ждать.

Добрынин кивнул. Чувствовал он, что вовремя ему этот рассказ вспомнился, и прочитал он его вовремя. Получилось, будто сам Ленин его защитил. Напряжение спало.

Дуев снова начал было похрапывать, но Горошко живо его растолкал.

- А там еще какой-нибудь рассказ есть? - спросил вдруг Степа Храмов.

- Тут много разных, - ответил Добрынин, листая книгу. - Тогда прочтите еще что-нибудь! - попросил Степа. Добрынин посмотрел вопросительно на Калачева, желая знать, хочет ли начальник экспедиции еще один рассказ услышать.

Калачев дружественно кивнул, и тогда народный контролер обратил свой взгляд на страницы, думая, какой бы рассказ прочитать, чтобы польза от него была двойная, чтобы он и поучительным был, и полезным для зарождающейся дружбы между народным контролером Добрыниным и геологами экспедиции.

Глава 7

Когда из сплошного тумана проступили линии, контуры, белые стены и спинки соседних кроватей госпитальной палаты, Марк Иванов понял, что это уже не сон и не бред. Он понял, что жив. И даже повернул голову набок: увидел раненых бойцов. У кого-то забинтована голова, у другого - руки, лежащие поверх одеяла.

Захотелось что-то сказать, но изо рта вырвалось невразумительное мычание.

- Таня! Танюша! - крикнул тут боец с соседней койки. - Артист очнулся! Иди сюда!

Таня, худенькая медсестра в белом застиранном халате, наклонилась, улыбаясь. Всмотрелась в открытые глаза Марка.

Он Опять попробовал что-то сказать. Напрягся. И снова стало невыносимо жарко, и черты милого девичьего лица, наклонившегося к нему, стали расплываться и растворяться во вновь собирающемся перед его глазами тумане.

- Вам еще рано говорить, товарищ Иванов! Вы еще очень слабы!

И голос ее затих, втянулся в туман.

Два дня спустя сознание дернулось к Марку и в этот раз, казалось, надолго.

Он долго смотрел в потолок, привыкая к белому цвету, потом покосил глазами вправо и влево.