Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Мы же тебя как брата приняли! - с горечью произнес Калачев, не поворачивая головы к Добрынину.

Степа Храмов слушал происходящее спокойно, а потом как бы сам себе шепотом произнес:

- Обманывать нехорошо... Добрынин глянул на него с одобрением. Запипикала морзянка в комнате - Горошко, настроившись, запускал в радиомир свои позывные. Контролер слушал это пипиканье с подозрением, как бы понимая, что за каждым звуком - буква или слово, которые он на слух не понимает.

- Есть! - вдруг завопил радист, словно сам не ожидал так быстро связаться со столицей Родины.

Потом обернулся к народному контролеру и уже холоднее спросил:

- Ну? Шо передавать?

- Передавай! - все еще сжимая револьвер в руке, направив его дуло в пол. заговорил Добрынин. - Сознаемся в том, что обманули нашу Родину. Никакого золота тут нет, а есть одно лишь мясо...

Горошко превращал слова народного контролера в точки-тире и отправляла в невидимые миры.

- ...к тому же очень старое. Поэтому просим перестать строить железную дорогу...

- Да как же? - встрепенулся вдруг Степан Храмов. - Ведь замерзнем насмерть! Товарищ контролер!

- Давай-давай! - прикрикнул Добрынин на остановившегося было радиста. Просим перестать строить дорогу и не разбазаривать зря народные средства...

- Стойте! - крикнул вдруг Горошко. - Прием! И, схватив огрызок карандаша, стал заполнять однообразными знаками страницы специальной большой тетради для приема радиограмм. Заполнив, стал снова что-то передавать, но уже не со слов Добрынина, а вообще неизвестно с чьих слов. Потом снова был прием...

- Ты что им передаешь? - через несколько минут возмутился Добрынин.

- Да они тут про мясо спрашивают: какое и сколько... - походя бросил контролеру радист, не отвлекаясь от работы.

Минут десять спустя он обернулся, посмотрел на народного контролера помягче, спросил:

- Еще шо-нибудь передать?

- Да, передай привет товарищу Тверину от народного контролера Добрынина.

Радист передал. Потом стянул ленивым жестом с головы наушники и, подавшись вперед, прямо лег на радиостанцию, то ли от усталости, то ли от пьяного своего со стояния.

- Ну что? - спросил контролер. - Что сказали? Радист зашевелился, с трудом выровнял спину. Обернулся с какой-то пьяновато-счастливой полуулыбкой на лице.

- Будут строить дорогу! - сказал и вздохнул. - Они ее не строили, а сейчас будут!..

- Почему? - удивился молчавший до этого Калачев.

- Родине мясо надо, а не золото! Золота, сказали, до хрена, а мяса - нет!

В наступившем после этого молчании только сопение спящего Ваплахова подтверждало наличие жизни в домике-вагончике.

У Добрынина настроение заметно испортилось. Оттого, что не мог понять он: зачем Родине нужно старое мясо? Опустил народный контролер револьвер на стол, и сам за этот ящик-стол уселся, упершись в его поверхность локтями.

Калачев тоже уселся за ящик-стол. Видно было, что и ему далеко не все ясно. Горошко, подремав несколько минут, полуприлегши на радиостанцию, тоже подтянулся со своим ящиком-стулом к начальнику.

Так вся компания снова оказалась за столом, и только Ваплахов, лежа, отсутствовал по уважительной и легко объяснимой причине.

Дуев вдруг храпанул, и когда его Горошко потрепал по плечу, оторвал голову от стола и обвел всех мутноватым взглядом. Он ведь не знал, что происходило в вагончике, пока он сидя спал.

- Начальник! - промычал он. - Может, еще по полкружки?

- Угу, - кивнул Калачев. - Степа, достань ему... да и остальным!..

Разлил Степа по кружкам еще мясного самогона. Выпили. Но сумрачное настроение владело всеми. Тихо было за ящиком-столом. Тихо и невесело. Добрынин переживал, что пришлось ему первый раз в своей жизни угрожать оружием вообще-то хорошим людям, можно сказать героически живущим в северных местах. И хотя понимал он, что правда была на его стороне, тем более, что защита Родины, а с нею и Москвы, от обмана входила и в его обязанности народного контролера. Да и какой бы он был контролер, если б не поступил так, как поступил?! Но в то же время сидеть теперь рядом с этими людьми, после всего происшедшего было неудобно. Дуев, выпив, снова заснул.

Калачев уткнул взгляд в кружку и серьезно о чем-то думал. И только на лице радиста Горошко не было никакой печали и никакой озабоченности. Лицо его было покрасневшим и естественно радостным, чего нельзя было сказать о Храмове.

- Но все равно, теперь-то они железку построят! - как-то тяжело выдавил из себя Степан. - Теперь точно построят...