Харлан Эллисон - «Если», 1994 № 09

— Ты что это, Рифмач? — развлекаясь, спросила королева. — С чего бы?

— Госпожа, — произнес я в своей лучшей придворной манере, — один из ваших подданных ударил моего слугу без малейшей на то причины.

— Охотник, — уверенно сказала она. — Я запрещу ему входить в твои комнаты, Томас. Не бойся.

— Но мой слуга…

— Это дело Охотника и твоего слуги. Не вмешивайся.

От досады я прикусил губу. Говорить дальше было небезопасно.

— Твои слуги — это и мои слуги тоже, ты же знаешь, — сказала она ласково. — В конце концов, за их благополучие не ты отвечаешь.

— Охотник был жесток, госпожа. Он сказал, что мой слуга раньше был так прекрасен, а теперь так уродлив, что на него никто и смотреть не в силах. Он сказал, что мне нарочно дали в слуги урода. Я убью этого заносчивого мерзавца. Если ты попросишь.

— И умрешь, пока будешь собираться. Я еще не готова потерять тебя, миленький мой. Не ищи участи героя, мой Рифмач, мой красавец. Все мои герои мертвы: блестящий Оссиан и нежный Мананнан…

— Я присоединюсь к ним в аду, — пробормотал я ей в ухо, опьяненный самой мыслью об опасности.

— Нет. Этого не случится, — вздохнула она. — А если случится, значит, нет справедливости на Небесах. У тебя иной путь.

Она произнесла это с такой уверенностью, что я замер.

— Что ты имеешь в виду под «моим путем»?

— Я не «имею в виду». Я знаю. — Затаив дыхание, она резко пригнула мою голову, требуя поцелуя. — Чем больше ты рассказываешь мне, тем больше я знаю. Твое прошлое становится для меня твоим будущим…

— Я не понимаю…

— Тебе и не надо понимать…

Я оттолкнул ее на подушки.

— Хватит! Хватит с меня твоих загадок!

Ее глаза широко раскрылись, стали странными, невидящими, желтыми.

— Знаешь ли ты час своей смерти, Рифмач?

— Я…

— Я буду тогда с тобой, Томас…

Я ощутил жуткий озноб. Дикая королева наклонится надо мной и поцелует в холодеющие губы, высасывая мой страх смерти, как нектар. Это ее право, это моя плата за некогда брошенный ей вызов.

— Томас, — сказала она, — меня так мучит жажда.

Она касалась меня до тех пор, пока я не поднялся, и я любил ее так, как только может мужчина любить женщину.

— Радость моя, — сказал я, гладя ее волосы.

— О Томас, — она крепко прижала меня к груди.

— Что я буду без тебя делать?

— У нас еще есть время, — утешил я. — Целые годы.

Но ее молчание красноречивее слов сказало мне, что это не так.

— Возвращайся со мной, — выпалил я бредовую мысль. — Выходи за меня замуж.

Она широко раскинула руки. Между ними засияла радуга и обернулась вокруг нас; от переливов красок кружилась голова. Заблудившись в красках, я не чувствовал ни рук, ни ног.

— Никто еще не предлагал мне выйти замуж, — сказала она. — Ты странный человек, Арфист.

— И я никому раньше не предлагал этого, — ответил я сухо. — Наверное, чтобы решиться сделать предложение, мне потребовалась Королева Эльфов, не меньше. Какая жалость, что ты отказала мне; могу спорить, за тобой дали бы неплохое приданое.

И тут, к совершеннейшему моему изумлению, королева спросила:

— А что такое приданое?

Я объяснил.

Я снова грезил об Элеанор, о голубе и рыцаре. Королева могла преградить Охотнику доступ в мои комнаты, но его загадка уже успела войти. Мне снилось, что я закончил балладу. Каким-то образом Элеанор узнала о ней и теперь ночами сидела в одиночестве с арфой на коленях и пела. Эта арфа была в моих руках: я был Элеанор, мое тело — ее телом, мои пальцы — ее изящными маленькими пальчиками. Я мог чувствовать, как ее слезы катятся по моему лицу. Я проснулся, чтобы выплакать их.

Печальная Элеанор, преследующая меня во снах… сумеет ли она узнать мою песню?

Моя служанка снова укрылась за пустой почтительностью. Я старался теперь быть особенно учтивым в ее присутствии. Когда я играл или пел в саду, то ощущал, как она движется где-то позади, особенно когда я работал над песней Элеанор. Воздух становился тревожным, выжидающим. Такое ожидание менестрелю — что дрова костру, но сущее проклятье, когда хочешь поработать в одиночестве. И все-таки я не прогонял ее.

Вот оно, наконец! Теперь об Элеанор сказано все: ревнивая мать и ее жестокое дело; похороны рыцаря и превращение; почет короля и ее полуночные слезы. Настало время вернуться к голубю.