Харлан Эллисон - «Если», 1994 № 09

Под одеждой слуги скрывалось тело женщины; оказывается, она недаром проверила, хорошо ли заперта дверь. Она боялась чужих глаз. Да, рыцарь-голубь не солгал, Элеанор была прекрасна, и она, без сомнения, любила короля.

Тронутый до самого сердца, в досаде на Охотника, посмевшего нарушить ее целомудренное уединение, я отвернулся. Но эльфийский лорд протянул руку, схватил меня за запястье, а другой рукой сунул свой шар прямо мне в лицо.

— Хорошенький кусочек плоти, правда? Или твой собственный род больше не прельщает тебя?

В ярости я выхватил у него шар, пальцы мои закрыли обнаженную Элеанор, и я запустил проклятую игрушку в угол.

Грохнуло сильно. Стекло обычно бьется не так громко.

— Ну-ну, потише, Томас, — пальцы Охотника по-прежнему сжимали мое запястье. Он медленно притягивал меня к себе.

Я толкнул его так, что он перевернулся вместе с креслом. Когда он встал на ноги, обычно невозмутимое лицо искажала злобная гримаса, а красные брови торчали дыбом, как у кота.

— Нет!

Охотник словно застыл, не закончив движения. Я не сразу понял, что он борется с кем-то невидимым, наверное, с моим слугой. Охотник швырнул своего незримого врага через всю комнату — я проследил полет тела по хлопающим столам- и падающим стульям, треску в конце и глухому удару по стене, недалеко от осколков волшебного шара.

— Да как ты смеешь! — яростно зарычал Охотник. — Как ты смеешь касаться меня своими мерзкими лапами, ты, отвратительное, уродливое чудовище! — Он повернулся ко мне. — О да, мой прекрасный певец, знаешь ли ты, что тебе служит страшилище, на которое никто в Эльфийской Стране и взглянуть-то не в силах?

Откровенно говоря, меня это мало заботило. Я пробрался среди поваленной мебели к пустому месту у стены, нащупал тело и подхватил под руки, помогая встать. Мне хотелось утешить беднягу.

— Коснулся… — словно не веря своим глазам, проговорил Охотник.

Совсем близко я слышал тяжелое, прерывистое дыхание, кто-то явно сдерживал рыдания. Я почувствовал под рукой грубую ткань рукава, вспомнил, как, потеряв кольцо королевы, я чуть не ударил слугу за то, что он посмел участливо коснуться меня, вспомнил и вздрогнул от стыда, но справился с собой.

— Знаешь, что ты пытаешься удержать, Томас? Показать тебе?

— Нет! — Пронзительный, теперь уже точно женский визг. — Господин мой, ты обещал!

— Обещал. — В холодном, жестоком голосе Охотника звучало злое торжество.

Бедное создание на ощупь представлялось мне вполне нормальным; мои руки обнимали слабые, покатые плечи. Я все еще поддерживал его.

— Ты, некогда такое прекрасное существо… — с презрением цедил Охотник.

Тонкие плечи теперь тряслись от рыданий.

— Мое обещание, — продолжал Охотник, — должно было оставаться в силе, пока ты не предашь меня. Ну а теперь? Хочешь, чтобы пригожий Томас увидел тебя?

Рыдая совсем по-детски, служанка вырвалась у меня из рук и убежала.

— Ну, Томас, — сказал мне Охотник, — и что же стало с рыцарем?

Сказал бы я ему… Оставалось повернуться спиной и нарочито неторопливо отправиться в сад.

Услышав, как за ним закрылась дверь, я вернулся в комнату. Расставил мебель, вымел остатки разбитого шара. Они были тусклые, как грязная вода. Потом я снова вышел в сад, нарвал ирисов, засунул в середку еще какой-то желтый цветок и поставил их в кувшин на столе, чтобы слуга сразу увидел букет.

Этой ночью мне снился сон, первый из моих снов в Эльфийской Стране, который я запомнил. Прекрасная Элеанор, вся в лунном свете, шла по синевато-серебристой крыше замка, держа в руках мальчишескую рогатку. Она стреляла в белого голубя осколками тусклого стекла. Во сне этим голубем был я, и, когда острый, как стрела, осколок полетел прямо в меня, я вскрикнул и сел на постели.

Моя комната была полна звездным светом. Цветы на столе шевелились, кто-то переставлял их в кувшине.

— Ох! — Моя служанка явно не ожидала, что я проснусь. Я перекатился на бок, сердце все еще колотилось после сна. Теперь, когда я вспоминал его, все там казалось таким красивым: лунный свет Срединного Мира блестел на осколках, серебрил острую черепицу и белую рубашку Элеанор… Но это был ужасный сон. Не скоро я смог уснуть снова, но перед тем запомнил робкую руку, нежно и осторожно отводящую волосы от моих глаз; птичье прикосновение пальцев, едва ощутимо гладивших меня по голове до тех пор, пока я наконец не уснул.

Поскольку Охотник не удосужился рассказать королеве о своем визите, это удовольствие досталось мне. Когда она в следующий раз прислала за мной, я официально преклонил колена у ее ног.