Н Ляшко - Минучая смерть

- С воскресным днем. Сам-то встал?

- Встал, а тебе зачем?

- Да посылочку тут передали ему.

-Ну что ж, давай отдам...

Старик прижал к боку сверток и покрутил головою:

- Ну, не-эт, я сам отдам, мне олово одно ведено оказать.

- Ох, дед, хитрый ты, вижу...

- Да уж как же, выучили, слава богу. Я не тысячник какой, у меня посылочки на заборе не растут. Посылочки, они вот где у нашего брата, вот на этом самом месте, - и старик ударил себя по затылку.

Кухарка чмокнула губами, приоткрыла дверь, крикнула в комнаты, и оттуда вышел полуодетый, выбритый мастер:

- Ну, чего тут? А-а, постой, как тебя? Ум...

Старик согнулся, подсказал:

- Жаворонков, Егор Жаворонков, - разогнулся и напустил на лицо ту самую улыбку, от которой ноет сердце, а глаза бегают так, будто в них из горна пыхнуло искрами.

- Знаю, ну?

- Да я, Пал Ваныч, все насчет сына. Вся печенка от обиды иструхлявела: работает за двоих, скоро двадцать лет стукнет, срамота прямо!

- Какая срамота? Что ты плетешь?

- Да, я это... посылочка тут вам, все, как вообще, как прочие люди делают, и зубровочка первый сорт, и все, что любите, как говорится. Парень на харчи не выстукивает. В силу вошел, парнишечьи рубахи вроде паутины разлезаются на нем, ест за двоих, а мясо, сами знаете, в тринадцать копеек вскочило. Если ему два фунта хлеба мало, как тут на сорок копеек жить?..

Доказывая и жалуясь, старик положил на кухонный стол сверток и принялся мять картуз. Мастер оглядел через его плечо двор, прикинул на руке сверток, скучающе проговорил:

- Зря ты это: я и так вижу все, не слепой, кажется, - и пошел в комнаты.

Старик как бы посыпал его след словами благодарности, спрятал от кухарки покрасневшие глаза и вышел. Неловкость гнула шею и путала ноги. У ворот он тяжело передохнул, выглянул на пыльную улицу и, радуясь ее безлюдью:

"Ну, слава богу", - шагнул на тротуар.

В стороне кто-то хихикнул и сказал:

- Видали? От мастера...

По спине старика покатились капельки холодного пота и согнули ее, а в зажившей ноге тоскливо заныло. Почудилось, из всех домов глядят на него: вот, мол, старый Жаворонков ходил лебезить перед мастером и снес ему "посылочку"...

От стыда мутилось в глазах: "Верно, божр ты мой, верно, а как же иначе? Ну, как иначе?" Шоркая о дома плечом, он встрепанно вбежал в переулок и прижался к забору.

"Стыд-то, срам-то какой"! С мукой подавил хрипоту в горле, расправил дугастую спину и обомлел: картуз был у него в руке, точно он все еще стоял перед мастером и улыбался мучительной улыбкой. "И все видели, вся слободка узнает". Он злобно прикрыл лысеющую голову и плюнул:

"Тьфу, будь вы распронопрокляты, до чего на старости довели!.."

VI

За гудками шли дни, мелькали ночи, и вновь отдыхом и получкой расцвела суббота. Старик полистал побывавшую в конторе расчетную книжку Феди и заволновался:

- Опять, проклятые, не прибавили? Ты что ж, сто годов будешь по четыре гривенника охватывать?

- А что мне делать? - пожал плечами Федя.

- Что, что! Затвердил и долбишь дятлом. Не мальчик уже, пора понимать, а не чтокать...

Федя знал, на что намекает отец: надо-де самому пойти в контору цеха, снять перед мастером картуз, поскулить перед ним, - многие так делают. Старик знал, что Федя не пойдет в контору, никому не станет кланяться, поворчал, сжался и начал каждое утро пилить мастера:

- Пал Ваныч, вы не забыли?

- Помню, отстань!

- Да ведь край прямо. Пал Ваныч...

- Ладно, не лезь...

- Да как же, я ж...

Мастер кричал, ругался, грозил избить, но все-таки остановил начальника цеха перед Федей и вогнал в рев и в дребезг железа хриповатый крик:

- Гляньте, наш выученик! В полные котельщики пора!

Уйти может! Жалко!

Начальник поглядел на клацавшего чеканкой Федю и кивнул:

- Та, карашо рапотает...

Мастер развернул на списках рабочих записную книжку, подчеркнул фамилию Феди и переправил "40 к."

в "90 к." Подросток с котла видел это и крикнул подававшему заклепки мальчику:

- Молодому Жаворонку полтину набавили? Вот чтоб я лопнул!

Крик перелетел к соседнему горну, от него юркнул в котел, в другой и пошел гулять по фермам моста, по тендерам и коробкам вагонеток. В обед на плечо Феди то и дело ложились руки:

- Рад, Федя?

- Эх, давно больше стоишь, если правду говорить!

- Чего ж он, чорт, всего рубля не положил?

- Женись теперь!

- Это успеется, надо гульнуть!

- В получку, как закатишься с нами, жарко станет!

- Теперь можно.

- Угостишь, а?

Произошло это в пятницу. Вечером старик взял огородную корзину и озабоченно ушел. Покупки привез он на извозчике, позвал из соседнего двора вдову, что приглядывала за домом, показал ей купленные бараньи ножки, судаков, мясо, селедки и до ночи советовался с нею, что и как надо готовить. Встал он на заре, под осокорь вынес еще один стол, поставил в кадушку четверти с водкой и по горло залил их холодной водой. Вынул любимую Варварой скатерть, наносил дров, опять позвал вдову и наказал ей, чтобы лосле вечернего гудка накрывала стол, выносила стулья, расставляла закуски и весь день меняла в кадушке воду: