Н Ляшко: Минучая смерть

- За что он нас? Свой же брат, а не понимает! Жаворонок от души к нам, мы от души к нему, а Середа разные слова...

Старик был опечален: такой праздник, а кончился, вместо песен, дракой, - худой знак. И кто тянул Середу за язык?!

Стапик охал, собрал на скатерть разбитую посуду, понес ее за сарай и увидел там Федю. Тот сидел на обрубко под яблоней, обнимал руками голову, качался и не то плакал, не то икал.

- Федь, милый, да плюнь ты, ради господа! Чего нам убиваться? Ну, неладно вышло, что ж теперь, вешаться нам, что ли? И кабы виноваты мы, а то нет же. А что не у всех есть хозяин в голове, мы не ответчики...

Федя снизу заглянул в его влажные, хмельные глаза, встал и молча пошел со двора. Взгляд его уколол старика, и он долго не мог найти себе места:

"Эх, видно, не ладно я что-то сделал. А все Середа, все он, чудак. Тихий, обходительный, а тут катавасию выкинул на мою голову..."

Старик верил и других потом уверял, что все началось с Середы, что, не заговори он на клепке, все обошлось бы хорошо:

"Смолой прилипли к парню разные слова его, холерой проклятой прицепились. И хоть бы слова стоящие, а то так, ну, мало ли что скажешь в горячке..."

Особенного ничего не случилось. Федю не потянуло к гульбе, - только и всего. В первую большую, после прибавки, получку ему надо было итти со сверстниками в трактир, а оттуда навеселе в город, на Веселую улицу, где на каждом доме висит разноцветный фонарь, где из всех окон повечерам хлещет звуками музыки, светом, гамом, топотом танцующих и визгом женщин. Так уже заведено: первую получку молодому рабочему надо пустить в дым, в дребезг посуды, в девок: все сразу узнать, одуреть и захлебнуться долей взрослого: все знаю! На всю улицу кричать что вот он, рабочий, гуляет, а раз он гуляет, то все должны понимать это, потому что душа его горит, сердце разрывается, а правды нет, правда у чорта на рогах, правда у когсто в подтирках, а раз она в подтирках, то он, рабочий, вот так, при всех.... Разорвать на себе рубаху и глушить уши улицы, трясти ее стены и воздух старой, едкой и тяжкой руганью. А потом рычать под кулаками дворников и городовых или слететь от депок по лестнице на тротуар, с тротуара скатиться на мостовую, лежать в собственной крови, сквозь одурь и боль уголком сознания понять, что у него все, даже гульба, такое же каторжное, как работа, расплакаться и проклинать все и всех, пока не подберут...

Федя не захотел этого. После получки он отмахнулся от сверстников, с литейщиком Смолиным зашел домой, с расчетной книжкой положил на стол деньги, взял из них два рубля, переоделся и ушел.

- Ну, на два-то рубля, парень, пожару не сделаешь, - улыбнулся старик, вспоминая, как сам прокучивал первую получку. Ничего радостного не было в этом-трактир, рев машины-органа, драка с железнодорожниками, городовые, потом какая-то женщина, ее пляска и визг, сон с нею, а утром вновь пьянка, - но на старых губах бродил свет, и они шевелились:

"Было, и у меня было, ох-хо-хо, грехи наши..."

Федя вернулся засветло и принес две книги:

- Ну, папаш, я в библиотеку записал я. Буду читать...

- Что ж, валяй, я что...

В воскресенье Федя напился с отцом чаю, весь день пролежал под яблоней с книгами, а в понедельник, как всегда, вышел на работу. Пожилые были уверены, что он дня три будет гулять, и удивлялись:

- Что, или чист уже?

Сверстники посмеивались, ворчали:

- Он в монастырь готовится.

- Жадюга чортова!

Федя отмалчивался, по вечерам шарил глазами по страницам книг и шевелил губами. Это больше всего тревожило старика: "И чего он, спаси меня господи, шевелит губами?" И неделю так, и другую, и месяц, и всю осень и зиму.

На заводе пугали старика:

- Ой, смотри! достукается он с книгами...

Старика замутило, и он пошел к попу. Тот посокрушался с ним, подтвердил, будто усердное чтение, действительно, сушит человека, и надоумил:

- А ты принеси мне книги, я погляжу, о чем там написано-то.

Старик обрадовался и рассердился: "Как я, дурак, сам пе подумал", - к попу с книгами не пошел, но сам начал заглядывать в них. -И раз, и два, и три заглянул, - ничего страшного: книги о давних временах-когда какие цари были, с кем какие войны велись, где какие люди есть на земле.

Ему даже понравилось:

"Вон куда Федюк метит, не то, что я! А гулянку наверстает, сила целей будет".

Так и в цехе говорил, чтоб не болтали пустяков, повеселел, а Федя подбавил радости: забегал к технику с книжками, повторил арифметику, одолел дроби, занялся геометрией, стал разбираться в тонкостях котельной работы и прослыл башковитым. Затем вошел в тайный заводской кружок и перестал креститься. Старик глазам не верил: