Н Ляшко - Минучая смерть

- Ну, продолжаем. Ход ваш...

Федя поднял на Казакова глаза и, чтобы не выдать тревоги, сел к шахматам. После второго хода ему вспомнилось утро, когда он согласился быть помощником Фомы. В ушах прозвучали слова Смолина: "Смотри, не обмани доверия".

Как же, не обманул! Стучал по котлам, носился по слободке, верил, что никогда не споткнется, не упадет, а теперь скулит собачонкой, облитой расплавленной смолою.

Ной, вой, визжи, - смолы не стереть-до мяса въелась.

- Ваш ход. Да вы слышите?

- Слышу, сейчас...

Улыбка Казакова показалась Феде гаденькой: "Знаю, знаю, - говорила она, - что с тобою". Вспомнились кивок и шопот усатого, по челюстям прошел зуд, будто их только что надзиратели разнимали противными ключами. Федя поморщился и встал:

- Виски ломит что-то...

Казаков оглядел его и вновь, казалось, ехидно усмехнулся: знаю-де, отчего у тебя виски ломит, знаю. Федя старался не глядеть на него, ходил по камере, ложился, а после вечерней поверки решил защищать себя и доказывать, что он не предатель, что за ошибки нельзя презирать и ненавидеть.

Он лежал с закрытыми глазами, заглатывал набегавшую горечь и ждал, когда наступит тишина. Вот затихли шаги на лестнице. Вот надзиратель заглянул во все камеры и уселся пить чай. Казаков уснул. Тихо...

Федя намочил угол тисненного переплета "Нового завета", пуговицей наскоблил с него краски и, окуная в нее разжеванный кончик спички, принялся писать:

"Все правда. Не подумал я и в горячке сказал все другому человеку. Пришлось сказать. И не прячусь я. От меня синие собаки ни слова не добились, и есть я прежний, каким был..."

Федя прислушивался к дыханию Казакова, к тишине коридора, водил рукою и оттеснял подступавший к горлу жар.

Хотел, чтобы товарищи прикоснулись к его боли, и сознавал, что выползающие из-под спички безобразные слова только намекнут на то, что творится с ним. Обертка от чая стала рябой от слов и покоробилась. Федя свернул ее в комочек и услышал шопот:

- Переписываться начинаете? Одного карцера мало?

Федю пронизало неприязнью, и он притаился: "Следит, подглядывает. Сейчас со своими услугами подкатится".

- Вы хотя бы со мной посоветовались, - продолжал Казаков - Жалеть потом будете...

"Ага, вот, только опоздал ты, опоздал". Федя перекосил плечи и, разрывая записку, кинул:

- Нет уж, я без советчиков обойдусь.

- Это еще лучше. Так и надо.

Улыбка, с которой Федя растирал в пальцах записку, показалась Казакову вызывающей, и он отвернулся. Федя глядел в потолок и растравлял себя.

Возможно, на воле по рукам уже ходит напечатанная на папиросной бумаге заграничная газета-"Искра", а в ней сказано, что вот в таком-то городе он, Федор Жаворонков, пр свалил типографию.

Товарищи во всех городах запоминают его имя и фамилию: "Жаворонков, Федор Жаворонков, Жаворонков..."

На заводах и фабриках сознательные приглядываются к каждому новичку: "А это не тот, о котором писали, не Федор Жаворонков?"

Когда его освободят, Смолин, Фома и другие будут шептаться:

- Тес, Федька идет.

- Поджал хвост, а какой боевой был.

- Да-а, заведется вот такой гусек и шлепает нашего брата!

- Не ходи по морозу босиком.

А Саша? Как он встретится с нею? А если она согласилась на то, что предлагал ему полковник? Согласилась, а его встретит слезами, рассказами о том, как ее допрашивали и хотели убить...

Федя с отчаянием сознался, что он поверит ей, что даже сейчас ему чудится ее дыхание и пьянит его. А верить ей нельзя, нельзя. Жандармы всему обучат ее. Она тайком будет бегать к ним с доносами. Ведь были же такие случаи.

Рассказывал же ему Фома, как это делается.

Боль и бешенство скручивали Федю. На утреннюю оправку он вышел разбитым, с мутной головой. Усатый арестант поджидал его:

- Ну, давай скорее.

Сзади подошел Казаков, отстранил усатого от Феди и показал ему кулак:

- Вот ответ, видишь? Так и скажи там, и не лезь.

Изобью!

Арестант побагровел и зашипел Феде:

- Вот что-о-о, ты уже в его лапах? Ну, слушайся его, слушайся, он тебе покажет, почем сотня гребешков! Он на эти дела и подкинут сюда... Он...

Из коридора на носках подкрался надзиратель и схватил усатого за рукав:

- А-а-а, шепчешься? Через тебя, значит, они записочками орудуют!? А я отвечай! Идем в контору? Там тебе прополощут зубы! Идем!

- Эх, ты, гнида, из-за тебя пропадаю, - убито шепнул усатый в лицо Феди.

Надзиратель потащил его в коридор. В глазах ошеломленного Феди усатый вырастал в друга, в товарища, а Казаков падал, линял, превращался в ловкого, подсаженного жандармами прохвоста. Воспоминание о том, как Казаков пытался узнать о заводских кружках, как бы добило его, и Федя перестал разговаривать с ним.