Рэй Олдридж - Фермер любви

Тэфилис покачал головой. «Это бесполезно — ты работаешь с поверхностным результатом. Она — одна из тех, у кого есть таймер на сердце. Она никогда не соответствовала твоим стандартам… хотя я не уверен, что кто-то может им соответствовать».

«Отвяжись от меня», — сказал Мэмфис, потея над панелью управления.

«Знаешь, Брат, ты постыдно непоследователен. С одной стороны, ты выбрал — очевидно из чистого художественного высокомерия — снимать в высшей степени нешаблонные любовные отношения, а с другой стороны, ты цепляешься за очень жёсткое личностное определение любви. Каким изощрённым внутренним механизмом ты это разрешишь?» Тэфилис изобразил выражение вежливого любопытства на своём худом лице.

«Любовь — это такое же закостенелое чувство, как ненависть, несмотря на то, что ты думаешь».

«О, да… ты рождён, чтобы возродить бессмертную любовь, не так ли? Ну, ты никогда не возродишь. Никогда! Люди живут слишком долго — ни одно такое хрупкое чувство не сможет пережить столетия». Тэфилис говорил как будто с глубокой уверенностью, но Мэмфис не обманулся.

«Замолчи, замолчи», — сказал Мэмфис, настолько полный ненависти, что едва мог говорить.

Но Тэфилис был прав.

Когда Мэмфис пришёл к ней сказать об их неудаче, он двигался осторожно, словно его грудная клетка была наполнена разбитым стеклом, а его красивое лицо было серым от изнеможения. Он, казалось, был прямо с места трагедии.

«Я сделал всё от меня зависящее», — сказал он.

«Уверена в этом».

«Хочешь посмотреть?» Мэмфис спросил это с такой очевидной болью, что Эрриэнжел согласилась посмотреть его запись — хотя в действительности она чувствовала больше опасение, чем любопытство.

Когда запись дошла до места, где Ондайн запретила ей смотреть на портрет, Эрриэнжел почувствовала внезапную глубокую острую боль сожаления.

«Думаю, она боялась, что я обижусь», — сказала она.

Мэмфис покачал головой. «Возможно».

«А что тогда?»

«Я думаю, она хотела избавить тебя от этого знания: чтобы ты никогда не смогла узнать её так, как она знала тебя. Она была так стара, а ты была так молода».

Эрриэнжел посмотрела в сторону Мэмфиса, внимание которого было обращено на экран. В это мгновение, не смотря на своё молодое тело, он выглядел на тысячу лет. Внезапно ей в голову пришла мысль о том, сколько он работает в своих Садах Страсти.

Когда запись подошла к своему печальному финалу, он откинулся назад и закрыл глаза.

Эрриэнжел смотрела на него, очарованная. Через некоторое время дыхание его выровнялось и стало глубже. К её изумлению, он заснул.

Во сне к нему вернулась его красота. Его лицо разгладилось и стало простодушным, и Эрриэнжел поняла, что почему-то взволнована.

Сама она не была склонна поспать.

Часом позже он всё еще спал, а ей стало очень тревожно. Она обнаружила, что парит над Мэмфисом, любуясь им. Она подумала о его доброте и обходительности, его интеллекте и сострадании. Она посмотрела на его сильные, грациозные руки, которые лежали раскрытые на его коленях, и ей стало интересно, как бы он дотрагивался до неё, будь они любовниками.

Она вздохнула. «Я и раньше соблазняла спящих мужчин», — пробормотала она и разделась.

Когда она положила руку на его плечо, он неестественно быстро проснулся. Его глаза распахнулись и на секунду ей показалось, что в них нет никакого замешательства, которое обычно свойственно при внезапном пробуждении, что он полностью осознаёт ситуацию: её руку на своём плече, её обнажённое тело, её колотящееся сердце.

Но он взял её за руку и повёл в спальню, и она на долгое время забыла обо всём.

Позднее, лёжа в его руках, она спросила его, почему он так долго добирался до её постели.

«Я думал, у меня были убедительные причины», — сказал он. «Я пытался сохранить свою художественную объективность — как бы я смог должным образом разведать твоё сердце, если бы любил тебя? А что ещё более важно… ты была моей рабыней… плохой способ начать для возлюбленных. Я не хотел, чтобы ты думала о себе так. Я не хотел, чтобы ты действовала по долгу». Его лицо всё ещё хранило ту незаметную наивность.

«Я по природе не послушна долгу», — сказала она, смеясь.

Его лицо внезапно помрачнело. «Тэфилис сказал, у тебя таймер на сердце».

«Он сказал?»

«У тебя есть?»

Она откинула простыни и поднялась. Она подошла к буфету и трясущимися руками наполнила бокал зелёного вина.

«Если у меня и есть таймер, он ещё не запущен». Она сказала это с большим гневом, чем намеревалась.