Рэй Олдридж - Фермер любви

«У неё чистая душа», — пробормотал Мэмфис.

«Как мистически абсурдно».

«Возможно. С другой стороны, кто будет отрицать, что существуют грязные души?» Мэмфис бросил взгляд на своего брата и увидел, как раздражение пересекло его лицо.

«Правда?» — сказал Тэфилис. «Ну, я уже могу сказать тебе, что это не сработает. Гланды Ондайн могут пересохнуть — но не Эрриэнжел».

Мэмфис пожал плечами. «Любовь — больше, чем влажные гланды, но я не ожидаю, что ты это поймёшь. Ты никогда не был одарён богатым воображением, за исключением выдумывания мучений».

«Возможно нет», — сказал Тэфилис с сомнением. «Но помни: наши клиенты одарены воображением не больше, чем я».

Эрриэнжел продолжала находить Ондайн захватывающей. Страстная влюблённость вызрела в сильную привязанность, и, в конце концов, она стала верить, что любит Ондайн — за её яркость, за её искажённое очарование, за её доброту, за её обширный и обворожительный опыт жизни на Дильвермуне. И за её красоту, хотя со временем это стало казаться менее важным.

Однажды вечером, после позднего ужина, Эрриэнжел безучастно заговорила. «Ты всегда была такой прекрасной?»

«На самом деле нет», — легко ответила Ондайн. «Ха, когда-то я была маленькой коренастой грязноволосой женщиной, с лицом как у лягушки с коликами. Нет, лишь через годы я заплатила группе очертателей, великих и помельче, наняв их ножи. Я много работала, чтобы раскрыть свой внутренний ландшафт. А почему нет? Я — создатель, почему же мне не переделать себя, если это меня позабавит?»

«Наверно так. Я никогда не думала сделать что-нибудь такое — может быть, я безнадёжно глупа».

«Вовсе нет, и зачем тебе желать портить такую впечатляющую красоту, как твоя? То, что она досталась тебе без усилий, — чудо». Ондайн слегка дотронулась до её руки. «Я считаю твою красоту наслаждением. Она убеждает меня, что иногда вселенная действует благожелательно».

«Это приятная идея». Но сразу же другая мысль пришла Эрриэнжел в голову. «Думаю, что не понимаю. Если телесные наслаждения для тебя не важны, то какая разница, как ты выглядишь?»

Ондайн улыбнулась. «Я признаю, что в моей философии отсутствует последовательность. Но, в любом случае, ты бы любила меня, если бы я всё ещё выглядела как жаба?»

Эрриэнжел засмеялась, надеясь, что этот вопрос был совершенно риторическим. А двусмысленный ответ Ондайн поддерживал живой надежду, что однажды она пригласит Эрриэнжел в свою постель. Пока же она, казалось, не возражала, когда на ночь Эрриэнжел посещала своих старых любовников.

Когда, наконец, Ондайн объявила, что портрет готов, Эрриэнжел ожидала, что увидит его немедленно, но Ондайн приняла странно обособленное выражение. «Нет», — сказала она. «Если ты вступишь во владение портретом, я должна буду попросить тебя покинуть мой дом».

«Но почему?» — Эрриэнжел была сбита с толку.

«Это моё правило. Слишком много искренности между любовниками — нехорошо.»

«Но мы не любовники».

«Разве?» — Ондайн, казалось, опечалилась.

Эрриэнжел покачала головой, озадаченная. «Думаешь, я обижусь?»

«Возможно». Но выражение Ондайн говорило другое, а Эрриэнжел не могла придумать другой причины.

«Хорошо, он мне безразличен», — сказала Эрриэнжел и была почти уверена, что так оно и было.

«Так, когда ты начнёшь вмешиваться?» — спросил Тэфилис.

«Не сейчас», — ответил Мэмфис. «Тебе больше заняться не чем?»

«Ничем захватывающим».

Он остался, глядя поверх плеча Мэмфиса, как привязанность между Ондайн и Эрриэнжел усиливалась.

Это была сложная задача, эффектно показать это едва различимое развитие отношений, но Мэмфис справился, выбрав смесь нежных мгновений: обмен улыбок, ласковое прикосновение, небольшая любезность, несколько слов спокойной беседы, совместная еда, общие мысли.

Каждый короткий сегмент был записан в виде серий почти застывших изображений, и создавалось впечатление потускневших со временем, но всё ещё замечательных, воспоминаний. Он заканчивал каждый сегмент долгим кадром молодеющих глаз Ондайн.

Прошёл год, за ним другой.

Эрриэнжел всё ещё желала Ондайн, но приняла её воздержание. Это было досадно, но не смертельно — или что-то вроде этого она говорила себе. Те два года, что она провела в доме Ондайн, были самыми последовательно счастливыми, которые она могла припомнить.

В конце концов она попросила Ондайн обучить её ремеслу сопутствующего портрета, но Ондайн изящно отказалась. «Не важно, насколько талантливой ты окажешься, ты всегда будешь в невыгодном конкурентном положении — а конкуренция будет, уверяю тебя».