Валентин Рич - Мушкетеры (Сошедшие с неба)

Конечно, сейчас двадцатый век, а не пятнадцатый. Сейчас не разожжёшь костер в Риме, чтобы сжечь саму мысль о населённых мирах, существующих во Вселенной во множестве. Но почему нельзя опорочить предположение о чьём-то прилете оттуда к нам на Землю?

— Занятно! — мрачно произнес Тарасюк. — Об этом надо подумать. А теперь скажите, как дела с рентгеном?

— Лучше, чем я предполагал. В Бейруте, оказывается, есть сносная лаборатория. Там довольно мощный аппарат...

— Отлично! Не будем терять времени. Мне осталось только рассчитаться с хозяином — и я в полном вашем распоряжении!

Тарасюк в последний раз проверил, открыты ли объективы киноаппаратов, надёжно ли закреплены лапы манипулятора, сжимающие чёрно-зелёный цилиндр свитка, и скомандовал:

— В укрытие!

Их отделила от аппарата толстая бетонная стена. В маленькое окошко, защищённое свинцовым стеклом, был виден только экран.

Григорий надел на руки перчатки, словно взятые напрокат из рыцарских доспехов в историческом музее. Теперь манипуляторы стали как бы продолжением его рук. Фернан уселся за пульт, и они впились взглядом в чуть мерцающий зеленоватым светом экран.

Фернан медленно поворачивал рукоятку. Мощность излучения нарастала. На экране всё заметнее вырисовывался контур цилиндра. Края его были размыты время сильно повредило металл.

— Давайте полный! — сказал Григорий.

Экран стал ярко-зелёным. Цилиндр, бережно поддерживаемый лапами манипулятора, был виден совсем резко. Тарасюк — железные руки там, в камере, повторяли все его движения — поворачивал медный цилиндр с боку на бок, подставляя его потоку лучей со всех сторон.

Весь свиток был покрыт язвами окиси. Маленькие островки неповреждённого металла тонули в море ржавчины. Самый большой островок был как раз в середине цилиндра.

— Приглушите! — попросил Григорий.

Зелёное мерцание стало мягче.

— Стойте! — закричал Фернан. — Стойте! Неужели вы не видите? Сейчас я сделаю порезче!

Теперь и Тарасюк увидел, что тёмный островок в центре изображения покрыт причудливым переплетением более светлых линий.

Григорий нажал кнопку постоянного режима. Через несколько минут можно было разглядеть такие же, едва заметные знаки и на других неповреждённых островках меди.

Но как ни пытался он сделать изображение более чётким, это ему не удалось. Мешали толстые слои окиси.

— Придётся разворачивать! — проговорил наконец Фернан. — Другого выхода нет! Включаю киноаппараты!

Стальные лапы за экраном задвигались. Фернан с уважением покосился на большие руки Тарасюка.

На экране было видно, как начал раскручиваться свиток. Цилиндр стал шире на несколько миллиметров, потом на сантиметр, потом ещё на сантиметр...

— Резче! — тихо скомандовал Григорий.

Экран вспыхнул, и на краю свитка показались чёткие замысловатые значки, нечто среднее между иероглифами и буквами.

Неожиданно край свитка вместе с письменами начал таять и через мгновение совсем исчез. Цилиндр стал тоньше.

И хотя они знали, что отогнутый край неминуемо должен рассыпаться в пыль, хотя к этому печальному событию хорошо подготовились и были уверены, что все подробности надежно зафиксированы киноаппаратами, в укрытии раздался громкий вздох.

— Разворачивайте дальше! — произнёс Фернан.

Большие руки Тарасюка снова осторожно задвигались, и снова начал пухнуть на мерцающем экране тёмный цилиндр.

...Через два часа медный свиток перестал существовать. Вместо него осталось около двухсот жёлтых чешуек с выгравированными на них письменами и шесть кассет киноплёнки.

Чёрные следы атомов на пластинке были намного короче, чем полагалось. Почти в два раза короче. Матвей взял таблицу эталонов и внимательно просмотрел ее от начала до конца.

Неужели радиоактивные изотопы бериллия и алюминия? Это же великолепно! Значит, саммилит ещё совсем молод — ему не больше миллиона лет.

Матвей открыл футляр пишущей машинки и начал отстукивать результаты опыта.

Сзади скрипнула дверь, но он не обратил на это никакого внимания и продолжал печатать.

— Ещё одна статья в газету? — с легкой иронией произнес за его спиной звонкий голос.

Белов обернулся. В дверях стояла тоненькая девушка в брюках и свитере.

— Вы ко мне?

— Если вы Белов, то к вам.

— Извините, что-то я вас не припоминаю...

— Ничего! Я вас тоже не узнаю. Вы представлялись мне совсем не таким. Очень высоким и непременно брюнетом — по контрасту с фамилией.