– Так ты что – остаешься? – негнущимися губами спросил Вадюля. – Ты что, совсем домой не хочешь возвращаться?!
– А че мне там делать, – философски ответил Владик, не прекращая бороться с сорняками. – Это у тебя там все есть – папа, бабло, "Корвет"… А у меня – ноль целых, хрен десятых. Мамка старая да комната в хрущобе. Ну, закончу я универ этот. А дальше что? На нормальную работу меня не возьмут, рылом не вышел, знакомств нет, да и не вундеркинд я. Что мне, жить всю жизнь от получки до получки, да?
– А здесь? – настаивал Вадик. – Здесь что – лучше?!
– Здесь… – мечтательно расплылся Владик. – Здесь вообще кайф. Я ж помню, что предки про прошлое рассказывали. Они меж собой базарят, а я слушаю. У меня вообще память хорошая. Я хоть мелким был, но помню. Про приватизацию вон. Немного осталось, шесть лет всего. На чеках этих сколько можно заработать! Их же продавали все кому не лень, и задешево. Акции Газпрома на них купить можно будет, а то и заводик какой даже. Антиалкогольный шухер сейчас – в деревне создать несколько точек, можно на самогонке навариться. Главное – грамотно к этому подойти, точки продаж и производства разнести, транспортировку четко наладить. Тогда ни одна тварь не дознается, если что. Да и много чего можно сделать…
– Что? – тупо спросил Вадик, не требуя ответа. Он так и не мог переварить услышанное от тупого оруженосца. Он ли это вообще?
– Да все,- махнул рукой Владик. – Ту же землю в итоге можно скупать, когда продаваться начнет. Как она в цене поднимется-то, в наше время, а? Тут просто надо знать, что брать и когда… А пока вон я Степановне помогать буду, она старуха одинокая, с таким огородом тяжело. А зашибает за одно лето бабка неплохо – весь год живет, припеваючи, да еще и откладывает! Чесслово, сама намекала… А тут же еще и девальвация будет, деноминация – только успевай…
Что Владик говорил дальше, Вадик уже не слышал. В его голове билось только одно слово: "Земля".
Земля. Купи-продай. Купи за бесценок, продай задорого. Только нужно знать, как это сделать и когда…
Владик прекрасно знал, на чем папа Вадика сделал свои миллионы. На земле, которую получил за бесценок. Знал также Владик и то, где эта земля расположена, и какой она площади, и когда папа Вадика ее получил, и… Короче, он знал все.
То есть если все будет так, как говорит Владик, то он, этот чертов Владик, пришедший из прошлого и знающий все наперед, просто может увести из-под носа у Вадикова папани ту самую подмосковную землю, на продаже которой сейчас держится все их богатство. Так? И не будет у Вадика ни денег, ни вкусных ресторанчиков вечерами, ни шмоток, ни Корвета, в конце концов?! То есть нет, все это будет, но у… у… у Владика?! А он, Вадик, по-прежнему станет жрать дешевую еду в столовках и ездить на метро?!
Вадик и сам не заметил, как от избытка чувств грохнулся в обморок.
Nissan Navara. Три дня спустя
– Тебе надо – ты и езжай, – четко и даже с некоторым удовольствием произнес Димон, восседая в хозяйском кабинете и с умилением разглядывая портрет или, как здесь говорили, парсуну тезки, Димитрия Савельевича. Похож тезка был на Димона, ой как похож. Правда, привереда, посмотрев внимательно на харю, изображенную на парсуне, и собственно на Димонову харю, имел бы все шансы выиграть в игру "Найди пять отличий". Только вот любителей позабавиться не наблюдалось – дворовые были и тем счастливы, что "барин вернулся", а уж опознание по полной программе производить ни у кого и мысли не возникло.
– …А мне и здесь хорошо! – припечатал Димон.
– Что?! – тупо переспросила у него Сонька. – Что ты сказал?!
– Смешная ты сейчас, – доброжелательно осклабился Дима. – Сидишь себе в этом шмотье средневековом…
Сонька действительно сидела перед ним в каком-то явно большом ей кафтанишке, который в здешних местах называли то ли венгерским, то ли польским. Ладно еще в мужицкую рубаху не обрядили. Сам Димон ей, впрочем, в прикиде не уступал – и на него тоже кафтан напялили, пришлось переодеться, не в джинсах же здесь выписывать. Да и статус хозяина усадьбы, однако, джинсы не позволяет. Ему, в отличие от Соньки, шмотье конца семнадцатого века прекрасно подошло – видите, даже размер с тезкиным, и тот совпадал!
Никто за три с лишним дня не почуял, что Сонька – баба. Да и кому, собственно, было распознавать что Димона, что Соньку – все усадебные весь день шерстили по делам, не до идентификаций им было. Сама усадьба была небольшой. Дворовых-то всего – та самая Глафира, которая признала в Димоне барина на лугу, ключница, Дунька – вторая баба из тех, кто был на исторической встрече, горничная-уборщица, да кухарка. Из мужиков – Юрий Михалыч, понятно, садовник, Тихон, всяко-разный мастеровой, да конюх Лексей. Старосту Никишку, который, по утверждению Юрия Михалыча (с этим-то срочным доносом он и ворвался к Димону в первый же день), воровал так, что усадьба висела на волоске от разорения, выгнали тогда же, не мешкая. Хлебнули с Михалычем романеи да и пошли вразнос. Димон с удовольствием надавал старосте пинков под зад, выгоняя вон, и не смутили его ни вопли и признания самого Никишки, ни визги и увещевания остальной дворни ("Барин, Димитрий Савельич, яви милость, не по-божески это!").
Читать дальше