Алексей Корепанов: Тени Марса

Этот оборотень-унитаз умело копался в чужих мозгах и лихо заговаривал зубы, заманивая, отвлекая... Но Эдвард Маклайн был начеку и почти сразу заметил трансформации, начавшиеся на противоположной стороне зала. Черные статуи осели, как снежные Санта Клаусы под весенним солнцем, оплыли сгоревшими свечами, стекли в озерцо — и прошла по поверхности легкая дрожь, и появился там бугорок, вытягиваясь в нечто торпедообразное, и эта невидимая торпеда помчалась через озерцо, приближаясь к астронавту.

Эдвард Маклайн, прижавшись заплечным баллоном к стене, бросил единственный короткий взгляд на двойника — лицо-отражение плавилось нагретой восковой маской, крупными каплями сползало на тогу, и тога тоже сползала, растекалась багрянцем по темному, маслянистому, — он бросил единственный короткий взгляд и сразу же трижды выстрелил по несущейся к нему торпеде... потом — по багровому пятну, тоже устремившемуся к нему... и вновь, еще дважды, — по торпеде.

Грохот в клочья порвал тишину, невидимыми железными копытами застучал по стенам, вздернул на дыбы озерцо. Черная стена метнулась к астронавту, обрушилась на него, повлекла с собой...

Не прошло и нескольких мгновений, как Эдвард Маклайн сообразил, что его кружит в водовороте, засасывает в черную воронку — как сгусток мыльной пены над сливным отверстием ванны. Вращаясь все быстрее и быстрее в этом подземном Мальстреме, он начал действовать как автомат, даже не успевая осознавать, что именно он делает: с силой, рукоятью вперед, заткнул пистолет за ворот комбинезона, так что оружие провалилось и застряло где-то на груди; сорвал с пояса шлем и одним молниеносным движением надел его — нижняя эластичная прокладка тут же плотно обхватила ворот; включил подачу дыхательной смеси — и успел еще разглядеть прощальный бег новых теней на кружащемся потолке.

А потом сливное отверстие ванны втянуло сгусток мыльной пены, и сгусток вместе с водой понесся по трубам канализации то ли к коллектору, то ли к отстойнику, то ли еще куда-то. Эдвард Маклайн был тут в роли мыльной пены, а черная субстанция, резко сбавившая плотность, стала такой же текучей, как вода. Командир «Арго» в полной темноте несся по кишкам Марсианского Сфинкса, гадая, что ждет его впереди и готовясь к новым неожиданностям.

И в этом потоке вдруг пришла ему в голову мысль — не к месту и не ко времени: «Надо было спросить, что же случилось с Фишем...»

Этой мысли не удалось особенно растечься по древу — поток, изменив направление, устремился вверх и, гейзером вырвавшись под прекрасное, невесомое, восхитительное розовое небо, небо из детских сказок, швырнул астронавта к каменной стене и втянулся назад, как жало змеи. А Эдвард Маклайн ладонями, ребрами и коленями ощутил всю прелесть соприкосновения с камнями...

Плотный комбинезон и меньшая, по сравнению с земной, сила тяжести все-таки спасли его от переломов, но некоторое время командир «Арго», с трудом повернувшись на бок, неподвижно лежал на склоне, болезненно скривившись и втягивая воздух сквозь стиснутые зубы — нос пострадал от столкновения со стеклом гермошлема. Ощущения были далеко не из приятных — наверное, именно так должен чувствовать себя мобильник, который с размаху швырнули на асфальт.

Но что такое ушибы и гематомы по сравнению с вновь обретенной свободой? Мелочь, ерунда, сущая безделица... «У кошки болит, у собаки болит, — приговаривала ему в детстве мама, нежно дуя на его поцарапанный палец, — а у тебя заживет...» Если бы кто-то мог так же подуть сейчас на душевные раны...

«Заживет, обязательно заживет», — подбодрил себя Эдвард Маклайн, попытался вздохнуть полной грудью и поморщился от боли. Кажется, как минимум одну трещину в одном ребре он таки заработал.

А еще он подумал, что, наверное, именно так обитатели Марсианского Сфинкса расправлялись с врагами просто вышвыривали вон с напором хорошего пожарного шланга. Физиономией на камешки. Если без амортизирующей амуниции — то в лепешку. В отбивную. Стоило ему открыть стрельбу — и его быстренько вытурили из здешней резиденции... А ведь у Алекса Батлера тоже есть пистолет — может быть, и он догадался стрелять?

Эдвард Маклайн приподнялся, скрипнув зубами от болезненных ощущений, мгновенно давших о себе знать в самых разных местах тела. Каменная поверхность наклонно поднималась к розовому ясному небу, а внизу находилась неровная, исчерченная черными тенями камней площадка. Никаких следов отверстия, через которое астронавта выбросило из чрева Сфинкса, на ней не было. Эдварду Маклайну не потребовалось много времени для того, чтобы сообразить: он, скорее всего, находится в одной из глазниц Лика, возле только что закрывшегося выхода-входа, указанного на схемах из древних земных городов. Буквально в ту же секунду его взгляд наткнулся на что-то, разительно отличающееся от однообразных камней. Это была знакомая обертка от армейского батончика «Хуа!».