Анатолий Фисенко - Галактика 1995 № 2

— Ступай за мной, — он властно поманил рукой и девушка почувствовала в своем сознании нечто принявшее команду над ней, вопреки воле подчинилась и медленно побрела к выходу. Разум оцепенел, время остановилось и вокруг не осталось ничего, кроме стылой безнадежности и мертвой тишины. Она прошагала на улицу, темную словно колодец — возле костров вповалку спали животные и люди в разнообразных позах, словно внезапно сморенные. Даже стражники у безалаберно распахнутых ворот дремали на корточках, прислонив к створкам секиры.

— Пойдем, — прохрипел тот же голос, но вдруг другой, мягкий и знакомый, повелительно произнес:

— Вернись обратно.

Незримые путы сразу ослабели, она качнулась назад, а черная фигура злобно зашипела и выпростала из рукавов тощие костистые руки:

— Прочь, проклятая карга. Она моя.

— Попробуй возьми.

— Никому не устоять против нас. И не надейся снова скрыться.

Сквозь Агнию повеяло леденящим ветром, который выхолодил внутренности, застудил мозг. Она словно перенеслась в снежную пустыню, в лицо мело звездами с кромешного неба, но теплый ветер с другой стороны овеял, обнял тело и она опомнилась.

У беседки бесновалась скрюченная фигура, сыплющая проклятиями и заклинаниями, однако уже не внушающая прежнего необъяснимого страха. Две силы боролись за нее. Шаг вперед, назад, вновь вперед… Она понимала, что старая кудесница изнемогает, но помочь не могла — все внутри ныло от предельного напряжения. И вдруг колдуна швырнуло прочь, словно оборвался его невидимый канат.

— Кто вмешался? Не вижу, но ты тоже сдохнешь! — завизжал он, взмахнул вороньими крыльями-рукавами и сгинул, а девушка обморочно рухнула навзничь.

Она открыла глаза и сразу вспомнила недавний удивительно реальный кошмар. Пригрезилось? Но тогда почему лежит на земле, а не в беседке? Она встала и потерла щеки ладонями — и те и другие, как лед. Колдун… Бабушка. Что с ней? Скорее в дом.

Утренний свет струился сквозь узкое окно, но утлы комнаты были еще погружены в полумрак. Льзе лежала на лавке, точно мертвая, не слышалось даже дыхание. Охотница опустилась на колени и осторожно коснулась холодной руки. Неужели…

— Не бойся, внучка, я живучая, — прошелестел прерывающийся голос.

— Что случилось? Позвать лекаря?

— Искусней меня не сыщешь. Дай-ка лучше вон того отвара из красного горшка, — старуха, постанывая, села, с благодарностью приняла сосуд и немного отпила. — Полегчало, только печет внутри. Не ко времени расхворалась. Жилу надорвала — слаба стала против Господина тьмы. Если бы не чья-то подмога…

— Так в беседке не сон?

Она угрюмо покачала головой:

— Чувствую, не справлюсь. Опоздали мы. Ох, грехи тяжкие.

Агния оглядела полку с лечебными мазями и настоями, почти пустую, и вытащила из-под стола туесок, с которым обычно ходила за нужными травками.

— Останься, внученька, опасно.

— Звери меня не трогают, а на врага — арбалет.

— Твоего лиходея стрела не возьмет, разве только серебряная.

Девушка хотела рассказать о странном, следящем издалека глазе, но промолчала, а то и вправду запретит отлучаться. Кто тогда приготовит целебный отвар?

— Я быстро, и разбужу дядюшку Ивра — пусть за тобой присмотрит.

Однако «быстро» протянулось до полудня. Здравь-трава редко встречается и дается не каждому. Пришлось высматривать ее среди мхов и кустарника в потаенных лощинах, ворошить прошлогоднюю листвяную гниль и труху мертвых пней. Агния удалилась довольно далеко от поселка и, наконец, в дремучей чащобе отыскала заветные растения, набрала их полный туесок и отправилась восвояси. Поднявшееся солнце бросало косые лучи сквозь кроны оживших деревьев, играя в подлеске контрастом светотени и расцвечивая груды палой листвы в радужные тона. Повсюду звучали птицы, меж кустов скрытно мелькали зверушки — и девушку оставили тягостные мысли, ведь в ее возрасте настроение подобно отражению в реке — то чистому и ясному, то подернутому внезапной рябью. Так и она, бездумно напевая, весело шагала по невесть кем проложенной тропке, что бежала между деревьев, огибала упавшие гиганты и покрытые мхом валуны, шла, пока не поняла, что заблудилась. Для нее, искусного следопыта, это было невероятно, но тем не менее окружающее стало не просто незнакомым, а враждебно чужим. Вокруг корежился бурелом, тянущий вверх щупальца спутанных веток и корней, по которым расползалась рваными клочьями мутная, словно облачная, пелена тумана. Искореженные временем деревья мрачно взирали на безрассудного человека, забредшего в заповедное Чертолесье. Пахло стылой сыростью и прелью.