Майкл Муркок - Месть Розы

- Не нравится мне это, - бормочет Уэлдрейк. - Хаос всегда был мне не по нутру, хотя критики никогда в это не верили. Меня учили, что существуют некие всеобщие законы, коим подчиняется все сущее. Но теперь я понимаю, что законов этих куда меньше, да и они могут меняться по прихоти Высших Сил, и эта мысль тревожит меня.

- Отца это тоже тревожило, - отозвалась Черион. - Он всегда мечтал жить в мире и спокойствии. Но ему не позволили даже этого. Хаос лишил его брата, жены и сестры. Что касается меня, я смирилась с неизбежным. Я сознаю, что живу в множественной вселенной. Меня учили, что она подчиняется великой и нерушимой логике, у нее свои пути и меры - но в то же время она столь необъятна, столь разнообразна и многолика, что порой кажется, будто правит ею слепой Случай. А значит, жизнь моя подвластна, увы, не постоянству, обещанному Законом, но прихотям Хаоса.

- Как вы пессимистичны, моя любезная госпожа. - Уэлдрейк бы огорчен до глубины души. - Но не лучше ли считать, что в существовании нашем все же есть логика и смысл?

- Поймите меня правильно, мастер Уэлдрейк. - Девушка ласково тронула его за руку. - Я эту логику приняла - но это логика силы и завоеваний...

- Так же думали и мои предки, - заметил Эльрик негромко. - Они воспринимали вселенную как игру случайностей и создали философию, призванную упорядочить то, что видели перед собой. Им казалось, раз уж их мир во власти непостоянных Высших Владык, то нужно добиться как можно большей власти - стать наравне хотя бы с младшими божествами. Стать сильными, чтобы заставить Хаос считаться с ними. Ну и что дала им эта сила? Куда меньше, полагаю, чем добился ваш отец...

- Папа глупец, - отрезала Черион, положив тем самым конец разговору. Она отвернулась и принялась почесывать ящеру спину, не сводя задумчивого взора с горизонта, где появились темные хребты островов - последняя преграда, если верить ульшинирцам, отделявшая обитаемый мир от необитаемого.

До путешественников донесся рокот прибоя, бурлившего у подножия черных вулканических скал.

- Я недоволен, хозяйка. Я голоден. - Ящер посмотрел на Черион в упор, и Уэлдрейк вдруг осознал, что у него есть соперник. Подобного смешения эмоций - смеха, ревности и глубокого ужаса одновременно - ему еще испытывать не доводилось.

Эльрик также заметил, с каким выражением смотрела тварь на Черион, и нахмурил брови. Тревожное предчувствие шевельнулось в душе, но оно было слишком расплывчатым. Со временем, он знал, чувство созреет, проникнет в сознание, будет облечено в слова. А пока он улыбнулся, наблюдая за смятением Уэлдрейка.

- Не бойтесь, дружище. Пусть вам не достает красоты и очарования этого удивительного создания, но умом вы явно его превосходите.

- Вы правы, сударь. - Поэт смеялся сам над собой. - Хотя ум в любовной игре зачастую мало что значит! Но пока не придумано стихотворной формы, чтобы передать такую историю - как человек соперничал с рептилией из-за красавицы! О, какая сердечная боль! О, неуверенность! О, сладкое безумие!

Внезапно он запнулся, поймав устремленный на него взгляд чудища, которое, казалось, ловило каждое его слово.

Затем оно открыло пасть и с расстановкой проговорило:

- Ты не получишь мое яйцо...

- Совершенно верно, сударь. Именно об этом я и толковал моему другу. С преувеличенно изысканным поклоном, поразившим Эльрика, Уэлдрейк отправился на корму, где у него, похоже, вдруг нашлись срочные дела.

Из вороньего гнезда раздался крик впередсмотрящего, и Гейнор - который все это время взирал вдаль, стоя совершенно недвижимо, точно душа оставила его, - вдруг пробудился к жизни.

- Что? Ах, да. Штурман. Приведите штурмана. И вот с правого борта нижней палубы поднимается седоволосый человек, чья кожа иссечена дождем и ветром, но давно не знала солнца, чьи глаза взирают на свет с болью и одновременно с радостью. Он растирает запястья, на которых еще видны рубцы от веревки. Он втягивает соленый воздух и улыбается, как будто вспоминает о чем-то.

- Штурман. Теперь ты можешь заслужить свободу, - говорит ему Гейнор, указывая на мерно вздымающийся и опускающийся нос судна, которое набирает ход, подгоняемое ветром, и несется прямо на скалистые острова, что торчат впереди, точно черные гнилые зубы в оскаленной пасти океана.

- Да, могу убить нас всех и забрать с собой в Преисподнюю, - отзывается тот небрежно. На вид ему лет сорок пять. Волосы и борода у него клочковатые, с проседью, взгляд серо-зеленых глаз странно пронизывающий, и он щурится, хотя солнце осталось у него за спиной; в каждом движении сквозит наслаждение вновь обретенной свободой. Не обращая внимания на гигантского ящера, точно видит таких красавцев каждый день, он огибает клетку и подходит к Гейнору.