Павел Амнуэль - Имя твоё...

Вечер или утро – какая разница? Я был на пляже один, во все стороны тянулся белый песок, никаких следов цивилизации, и там, где в Тель-Авиве взгляд наталкивался на белые каменные фонтаны отелей, тоже тянулся песок до самого горизонта, и единственным, что создавало хоть какое-то разнообразие в абсолютно безжизненном пейзаже, были странные следы, четко отпечатавшиеся на песке бесконечного пляжа. Следы тянулись вдоль кромки бывшего прибоя и были похожи на отпечатки огромных ботинок – правый, левый, правый, левый, – будто здесь прогуливался гигант ростом с отель «Дан-Панорама». Прошел он с юга на север – если, конечно, в стороне бывшего моря находился именно запад.

Я тоже направился в ту сторону, туфли немедленно заполнились песком, но мне в голову не приходило снять обувь – она стала непременной принадлежностью моего туалета, почему-то я знал, что только обутый могу передвигаться в этом мире. Если вообще имело смысл куда-то передвигаться.

Когда человек находится в состоянии шока, он все делает автоматически, не думая, время для него теряет направленность, стрела времени, будто стрелка компаса в районе магнитной аномалии, беспорядочно вращается, устремляясь то в будущее, то в прошлое, то вообще в какое-то никем не представимое настоящее, которого на самом деле и не было вовсе. Себя воспринимаешь плохо или не воспринимаешь вообще, и весь мир, не имея верной ориентации во времени, тоже кажется не настоящим, нарисованным, придуманным и ненужным.

Я шел, зачерпывая песок, и если бы на моем пути появился кто-то, дернул меня за рукав и спросил «Эй, ты куда идешь?», я не только не нашелся бы с ответом, я бы и самого спрашивавшего воспринял как деталь пейзажа, которую нужно обойти, чтобы продолжить движение. Зачем?

Не спрашивать меня нужно было, а влепить пощечину или вколоть препарат, выводящий из шокового состояния. Однако ни то, ни другое сделать никто не мог, и я шел, как робот, и остановился, когда солнце упало, наконец, за влажный от впитанного моря горизонт, а на небе, будто по сигналу с далекого пульта, вспыхнули звезды.

Тут и во мне будто что-то переключили. «Алина», – только и сумел выдохнуть я и повалился на песок. Песчинки сразу облепили мне лицо, проникли в ноздри, мне уже было знакомо это ощущение, и должно быть именно оно вернуло мне способность осознавать себя и рассуждать – не здраво, конечно, но хотя бы на уровне попыток понять и оценить произошедшее.

Я был уверен, что мир, окружавший меня, – реальность, а не плод фантазии. Мне не нужно было щипать себя или считать до сотни – туфли все еще жали, и одно это создавало непередаваемое и острое ощущение реальности.

Я был в своей квартире, но что-то изменилось в мире (или во мне?), и я оказался здесь. А до того я был в Москве, пытался спасти Алину от обвинения в убийстве – почему я тогда не думал о том, что все происходившее физически невозможно? Только потому, что Москва была такая, какой я ее знал сам, мне было страшно, но шока не возникло. А здесь…

Я никогда не вернусь! Не знаю, где я, но мне никогда не вернуться обратно.

Эта очевидная мысль лениво шевельнулась и свернулась кольцом в моем сознании. Кольцо повторяло себя: не вернусь, не вернусь, не вернусь…

На двадцатом обороте включился голод и следом – жажда. Ужасно захотелось пить, а в желудке возникло ноющее ощущение пустоты.

Я сел на песке, поджав под себя ноги, и посмотрел на звезды. Мои познания в астрономии были невелики, но Большую Медведицу я мог бы отыскать легко. И Орион. А еще Кассиопею – перевернутую и скособоченную букву М. Ничего похожего на эти знакомые очертания я в небе не обнаружил, из чего неминуемо следовало, что я не на Земле.

А если так, то почему я легко дышал и даже ощущал очень слабый запах нефти – будто в Баку, где сначала погружаешься в воздух, будто в воду, тонешь в нем, и возникает желание выплыть, но через минуту легкие привыкают, и запах исчезает, хотя и остается в то же время…

Все пропало. Алина там, я здесь. Неважно почему. Неважно как. Важно, что мы не вместе. И совершенно ясно, что это не случайно. Кому-то было нужно, чтобы я не мог прийти Алине на помощь. А она не могла прийти на помощь мне. Потому что вдвоем мы – одно. А врозь мы просто две фишки на игровом поле судьбы.

И если так (а это было так!), то все равно, куда идти. Можно не идти никуда. Даже нужно никуда не идти – если мы всего лишь фишки, пусть игроки передвигают другие фигуры, я подожду.

Господи, где здесь вода? Я не йог, не могу прожить без воды, и хотя бы ради того, чтобы найти оазис, нужно встать и идти… куда? Прочь от береговой линии, это ясно, потому что пресной воды не найти там, где еще недавно бушевал прибой.