Владимир Михайлов: Сторож брату моему

Да, лучшей доли это человечество, пожалуй, не заслуживало. Но даже швырять с обрыва надо было, оставаясь воином, оставаясь мужчиной. Есть жестокая необходимость и необходимая жестокость. Не должно быть излишней жестокости. В его времена этого не позволяли. Это было постыдно. Унижало воина.

Участвовать в этом Георгий не хотел.

И поэтому ехал, сам не зная, куда. Все равно. Он собирался ехать так, пока не придет конец.

Он не боялся конца. Его друзья погибли давно, и ему было стыдно, что он до сих пор еще жив.

Если он на самом деле был еще жив, во что ему все-таки было нелегко поверить.

Я догнал ее не сразу – так быстро она бежала. Старшего Хранителя уже не было видно: наверное, он поймал лошадь и ускакал.

– Анна! Погоди! – Я протянул руку.

– Кровь! – крикнула она в ужасе. – У тебя руки в крови!

Это была кровь Никодима, пролитая не мной: но все равно, Анна была права. И я остановился, глядя, как она бежит прочь, бежит изо всех сил, бежит подальше от трупов, от меня и от всего того, что я целыми днями придумывал для нас с ней и что теперь было никому не нужно.

Потом я перевел взгляд на свои руки. Если бы можно было сейчас снять с них кожу, как перчатки, выбросить и забыть, я сделал бы это. А сейчас я просто смотрел на них, и на зажатую в пальцах, тоже запачканную красным фотографию в прозрачном пластике. Монах передал ее мне в последний миг. Зачем?

Я стер рукавом кровь и вгляделся. И увидел фамилию: Кристиансен.

Я не могу сказать, что я вдруг понял или догадался. У меня возникло вдруг такое впечатление, что я все вспомнил – знал когда-то, потом накрепко забыл, а сейчас вспомнил, и все встало на свои места, и давнее прошлое объединилось с тем, что происходило сейчас. Кристиансен, участник древней экспедиции. И его теория, через столетия воскрешенная Шуваловым. Но раз Кристиансен был здесь и все знал…

Медлить было нельзя. И я побежал.

Я бежал назад, в лесное поселение, где дремал мой катер. Кончились первые сутки условленного с Рукой времени, и я должен был успеть.

Над поселком стоял плач: кое-кто успел уже вернуться и рассказать о пролитой крови. Бегом, задыхаясь, пересек я площадь. На меня смотрели, меня сторонились, и хотя еще не бросали камнями, я на бегу подумал, что до этого осталось не так много. И побежал еще быстрее: сейчас я не мог рисковать собой, потому что я один мог предотвратить большую беду.

Катер оказался на месте и в порядке. Только сейчас я испугался; раньше я просто не успел подумать, что его могли просто разнести на куски, чтобы избавиться от всего, связанного с нами, от всего, что принесло им горе. Но катер был в порядке, и ребятишки по-прежнему суетились вокруг него – они еще не поняли, что пришла беда, они не устали играть, и мир все еще казался им ласковым и вызывающим доверие. Я постоял немного, чтобы отдышаться, и попытался привести себя в порядок, чтобы не напугать их; потом подошел, осторожно отстранил их от катера и открыл купол.

– Покатай нас! – смело сказал тот самый мальчик, не-мой-сын.

Я заставил себя улыбнуться.

– Да, ребята, – сказал я. – Я обязательно вас покатаю. Вот скоро вернусь и покатаю. А сейчас мне некогда, понимаете, надо очень быстро попасть в одно место. Но я вернусь.

– Ты возвращайся, – сказал мальчик, и другие кивнули.

– Я вернусь, – еще раз сказал я.

Я включил двигатель и поднялся, а дети стояли кучкой, и, подняв головы, смотрели на катер, и махали мне руками.

Они уже скрылись из виду, а я все еще видел их рядом. Я летел, и у меня дрожали губы.

Цивилизация все-таки чего-нибудь да стоит; я убедился в этом, когда завидел внизу, на извилистой дороге, одинокого всадника, снизился и убедился, что это действительно Хранитель Уровня. Он изо всех сил нахлестывал коня, и все же успел проскакать едва десяток километров. Я посадил машину прямо на дорогу, перед самым его носом. Он повернул коня, но лошадь – не машина, силы ее иссякли, и Хранитель понял, что спастись ему не удастся.

Тогда он гордо выпятил грудь.

– Можете убивать меня, – сказал он. – Все равно, нам с вами не по пути. И если вы не в состоянии понять…

Он смотрел на мои руки – у меня не было времени отмывать их, да я не думал о том впечатлении, какое может произвести мой облик: сейчас были дела поважнее. И я начал сразу с сути дела.

– Кристиансен! – сказал я. – Это имя говорит вам что-нибудь?

Он удивленно взглянул на меня.

– А вам?

– Да, – сказал я. – Наш ученый, Шувалов, развил его гипотезу, и поэтому мы здесь оказались. Это имеет отношение к регулированию звезды?