Беркем Атоми - Каратель

Переходя в Тридцатку, Ахмет не смог удержать перед глазами образ своего Дома, и его выкинуло в довольно неожиданном месте – на самую макушку здоровенной кирпичной кучи посреди разрушенных бомбардировкой кварталов. Замерев с ружьем наизготовку, он долго не мог определиться по месту – на небе не просматривалось даже намека на солнце. Куча обильно заросла, сквозь кусты и сухой бурьян виднеется почти незнакомый пейзаж – понятно, что Тридцатка, центр, но вот где именно… Впрочем, тронувшись наобум, тут же определился – сто двадцать четвертая школа… Была с математическим уклоном, нынче – с кирпично-рябиновым… – подметил Ахмет, удивившись сам себе: оказывается, склонность к черному юмору не стерлась низкоуровневым форматированием; где-то лежала, ждала… Так, а че это вообще со мной? – Ахмет остановился, прервашись посреди установившегося было широкого шага. Человеческое, еще утром казавшееся бесконечно далеким, оставленным на случайной станции три пересадки назад, снова исподволь обступило, обволокло, впиталось; даже фиолетово-белое пламя ненависти, еще недавно турбиной шипевшее в сердце, стало каким-то темным, красным и трескучим, словно жирная сковорода на костре… Костер бы надо. Так, где у нас и высоко, и тихо? А в больничном городке, – решил Ахмет. – Заодно и поглядим, че у нас тут с населением…

…Во– семь тысяч двес-сти верст пу-сто-ты, Анамстобой все-рав-но негде ноче-евать… – словно закольцованная лента в голове. – Изродил все-таки мантру, буддист хуев… Одной половиной головы уважительно перебирая исполнившиеся пророчества Гребня, Ахмет настороженно вилял между кучами, обозначавших бывшие дома по бывшему проспекту Победы. Следов было мало; можно сказать, вообще не было, однако принимать эту благодать за чистую монету он не спешил. «Святу месту не бывать пусту; погану ж – трикрат». Сказано давно, и явно – человеком, насмотревшимся всякого. Больничный городок, или «больничка», с первых дней Пиздеца зарекомендовала себя самым нехорошим образом. Будучи удобнейшим местом что в тактическом, что в хозяйственном отношении, решившихся там поселиться оно выселяло в самые сжатые сроки; причем разговоры о причинах бегства выселившиеся поддерживали крайне неохотно. Нет, болтать, конечно, болтали – разное, сходящееся при мало-мальском анализе к одному: там Эти ходят.

По тем же слухам, Эти были соседями эксцентричными до крайности – у военного, жившего на последнем этаже заводской поликлиники, они ограничивались тем, что заплетали дочери косички, вовсе не показываясь родителям; однако в основном контакты людей и Этих заканчивались не так трогательно. Начиная с исчезновения полной комнаты людей, согнанных чем-то в кучу, в последней палате на шестом этаже семиэтажного корпуса, и кончая прихотливыми анатомическими инсталляциями в самых неожиданных местах. «Самым гнездом» Этих считался размашисто выстроенный в сталинском стиле туберкулезный корпус; вывод этот был сделан аборигенами из наблюдений за собаками – псы старались не приближаться к «тубику», а будучи вынуждены пройти мимо, вели себя весьма неуверенно. Как-то на торжке у ресторана Ахмет слышал рассказ об отчаявшемся мужике, который ходил искать кого-то своего в сторону тубика: ушел, через какое-то время слышат – дуплет, крик, еще дуплет – и вопль, будто на куски его режут. И все, никто даже за ружьем не сунулся. Да что ружье, там за все время ни одного дерева не вырубили, даже когда об Этих болтал один на сотню, и еще никто не верил.

…В общем, переночевать самое подходящее место. – ухмыльнулась часть Ахмета; вторая, человеческая, посерела и затрясла губой, не в силах произнести что-либо членораздельное. – В семиэтажный корпус, на последний этаж, там сто пудов все косяки целые. Эх, псину бы еще привалить на жареху… Но с псинами стало труднее, зачистка здорово ударила и по их популяции: следов мало, да и те даже не вчерашние. Для порядка зыркая по сторонам, Ахмет добрался до цели, остановившись на границе руин. Последний квартал перед больничкой не особо пострадал от бомбардировки, и сейчас разглядывал множеством темных оконных глаз невесть откуда взявшегося здесь чужака. Чужак не торопясь рассматривал осыпающиеся дома, прилегающие к просторной площади перед оградой больничного городка, механически вычисляя места, удобные для выстрела или рывка на перехват; одновременно пытаясь накрыть собой, почувствовать лежащий перед ним ландшафт. Надо сказать, что над больничкой определенно висело – и куда масштабнее, телеснее, злее, чем это представлялось на расстоянии; словно сквозь благостную картинку заметенных снегом корпусов проникало отдающееся в зубах гудение какого-то огромного дизеля, еле слышно ноющего под чудовищной нагрузкой. Вот кого-кого, а людей здесь нет точно.