Марина и Сергей Дяченко - «Если», 2000 № 07

— Надо. Ходить будем по очереди — ты, я…

Фелиса минуту сдерживалась, а потом снова покатилась со смеху. У ног ее лежали самодельные ходули и старая льняная простыня.

— Нет, ну как вспомню его лицо… Не могу!

— А ты его не любишь, — сказал вдруг Санчо, сказал, сам не зная зачем. — Ты ему врала.

Фелиса сразу же перестала смеяться. Уставилась на Санчо, покрутила пальцем у виска.

— Ты чего это? Ясно, я его люблю. Чего это я его не люблю?

— Ты его не жалеешь, — произнес Санчо медленно.

— Здрасьте! — сказала Фелиса. — Чего его жалеть? Мы же балуемся, играем… Кстати, ты мне не сказал, зачем тебе все это надо?

— Зачем? — Санчо прищурился. — Уж такой веселый я человек, пошутить люблю. Понурая свинья, говорят, глубоко копает, зато веселой свинье желуди сами в рот валятся.

Фелиса прищурилась в ответ:

— Так, может, ничего и страшного, если я сеньору Алонсо признаюсь?

Санчо усмехнулся:

— Да? А если я скажу сеньоре Альдонсе насчет «пробки от вина»?

Фелиса презрительно надула губы:

— А что такого?

— Ничего такого! Сеньору Алонсо я и сам признаюсь. Только потом. А то вся соль шутки пропадет. Вот у меня старший сынишка пошутить тоже любит, дядьке своему однажды в сортир пачку дрожжей кинул…

Говоря, Санчо как бы ненароком протянул руку и нащупал мягкий Фелисин бок.

— Хваталки-то прибери! — отстранилась девчонка.

— Уж и пощупать нельзя? — обиделся Санчо.

Фелиса насупилась. Отвернулась.

— Слушай, недотрога. А наследника сеньору Алонсо скоро родишь или нет? Бросили семена в плодородную почву — или покуда не собрались?

— Тебе какое дело? — спросила Фелиса недружелюбно.

— Слушай… Ты что, серьезно хочешь, чтобы твой сын был Дон Кихотом? — пожал плечами Санчо. — Чтобы тащился, как чучело гороховое, на Росинанте, получал тычки и пинки ради какой-то сомнительной славы? Славы дурачка-сумасшедшего?

— Ну, кому как, — усмехнулась Фелиса. — Кому-то все равно, была бы слава, а какая — не важно… Вон, сеньор Мигель Кихано за славой в поход ходил. Глупостей натворил сверх меры, зато потом его узнавали всюду, куда бы ни заявился. Автографы давал, песни про него сочиняли. Песни-то плохонькие, до наших дней ни одна не дожила. Умер счастливым человеком — знаменитостью.

— Откуда ты все это знаешь?

— Это все знают, — засмеялась Фелиса, — это история рода Кихано.

— А ты, стало быть, на славу польстилась? Прилетела, как муха на мед?

— Дурень ты, — поморщилась Фелиса. — Слава, рыцарь, Дон Кихот. Кто тебе сказал, что мой сын попрется в это их шутовское странствие?

— То есть? — Санчо нахмурился. — Он же будет наследник Дон Кихота!

— Должен был мельник моей матушке, — огрызнулась Фелиса. — Мой сын, если только у меня родится сын, будет наследником Кихано. А вовсе не Дон Кихотом. Будет идальго, даже если бастард, а все одно единственный наследник. Я у нотариуса спрашивала.

— У нотариуса? — опешил Санчо.

— За дуру меня держишь? Конечно, даже если Алонсо из путешествия не вернется — есть сейчас способ доказать, что малый — его сын. Берется кусочек кожи трупа — и кровь ребеночка, и под мелкоскопом сравнивается. И тогда дом, титул — все переходит малому. Понял?

Санчо молчал.

— …Фелиса! Это ты?!

Тишина.

— Фелиса!

Издалека, из кухни донеслось:

— Что-о?

— Кто здесь?!

Тишина. Фелиса на кухне, Санчо в конюшне, Альдонсы нету дома. Но кто-то же здесь был? Кто-то шел за ним по пятам? Шепот, возня, странный скребущий звук…

Показалось?

Тишина. Мороз по коже.

Больше всего на свете он боялся утратить рассудок. Отец нынешнего Карраско, старый сеньор Карраско, смотрел ему зрачки, поджимал губы, качал головой и успокаивал — настолько ненатурально и фальшиво, что лучше бы молчал…

Алонсо было тринадцать лет, его одолевали страшные сны. Ему мерещился черный человек, затаившийся под кроватью. Потом сны перешли в явь: дом, прежде знакомый до последней трещинки в пороге, в одночасье оказался населенным чудовищами. Алонсо никого не хотел видеть, замыкался в себе, прятался наедине с собственными страхами. Ему казалось, что учителя к нему придираются, что мать его не любит, что сеньор Карраско хочет засадить его в сумасшедший дом.

— Может, перерастет, — говорил матери сеньор Карраско. Мать утирала слезы.

Он перерос.

Вспоминая потом свои страхи, он не мог не поражаться мужеству Дон Кихота. Попробуй-ка выступить против великанов, даже если великаны существуют в твоем воображении. Все равно для тебя они реально существуют, ты видишь их в мельчайших деталях, от их поступи содрогается земля…