Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 1.

— Счастливого вам лета, миссис Нэвилл! — крикнул я от двери.

— Прощай, Кори, — ответила мне она и улыбнулась. Через мгновение я уже летел по коридору Мои руки были свободны от книг, а голова — от изводящих фактов и цифр, цитат и знаменательных дат. Я вырвался на чистый солнечный свет, и мое лето началось. У меня так и не было велосипеда. С тех пор как мы с мамой побывали у Леди с визитом, минуло три недели Я начал было намекать маме, что пора уже, мол, позвонить Леди и напомнить о данном мне обещании. Просьбы мои постепенно переходили в мольбы, но неумолимый мамин ответ всегда был один и тот же: она советовала мне набраться терпения. По маминым словам, я получу новый велосипед ровно тогда, когда получу, и ни минутой раньше; это было довольно туманно, но все же несло в себе некоторый смысл. После нашего возвращения от Леди мама и отец долго разговаривали, сидя в синих сумерках на крыльце. Хотя, по всей видимости, этот разговор не был предназначен для моих ушей, я кое-что из сказанного отцом уловил. “Мне нет дела до ее снов. Я к ней не пойду, и все”, — вот что он сказал. Но иногда я просыпался среди ночи, разбуженный сдавленным криком отца, вырывавшегося из ночного кошмара, а потом лежал и слушал, как мама долго успокаивала его. Я слышал, как он говорил что-то вроде “…в озере…” или “…в глубине, в темноте…”, и этого было достаточно, чтобы понять, что именно пробирается в отцовские сны своими длинными черными щупальцами. У отца испортился аппетит. Часто, не сумев осилить и половины обеда или ужина, он отодвигал тарелку в сторону, что было грубейшим нарушением его прежнего девиза: “Подниматься из-за стола нужно с чистой тарелкой, Кори, потому что сию минуту в Индии такие же мальчики и девочки, как ты, страдают от голода”. Он заметно похудел и осунулся, на ремне его форменных брюк молочника появилась новая дырочка. Его лицо сильно изменилось, скулы заострились, а глаза глубже запали в глазницы. Отец по-прежнему постоянно слушал бейсбол по радио и смотрел игры по телевизору, но теперь довольно часто засыпал в своем любимом кресле, откинув голову на спинку и открыв рот. Во сне его лицо подергивалось. Мне стало страшно за отца. Мне казалось, я понимаю силу, что его гложет. И дело было вовсе не в том, что он столкнулся с убийством или не смог вытащить того человека из машины, хотя тот наверняка все равно уже был мертв. Дело было не в убийстве; подобное в Зефире случалось и раньше, хотя — слава Богу — довольно редко. Главным тут, насколько я мог разобраться, было то дьявольское зло, которое стояло за происшедшим, и именно оно так глубоко въелось в душу моего отца. Отца нельзя было назвать глупым или наивным; он был наделен жизненной смекалкой в обычном смысле этого слова; он мог отличить плохое от хорошего. Но, будучи человеком своего круга, он часто был наивен в отношении незнакомых ему до того проявлений окружающего мира. Например, я был уверен, что отец не верил, что в Зефире может крыться такое зло: совершенно демонического и адского свойства. Мысль о том, что человеческое существо можно забить до смерти, потом хладнокровно удушить рояльной струной (причем муки рисовались самые невообразимые), после чего приковать наручниками к рулю автомобиля и сбросить в глубины одного из самых зловещих и страшных мест в округе, озера Саксон, и лишить христианского погребения на богоугодной земле, переломило что-то очень важное внутри отца. Главное, что это ужасное деяние было совершено в его родном городке, где он родился и вырос. Может быть, сыграло роль и то, что в глазах отца у погибшего не было прошлого, а также то, что никто не откликнулся на отправленные шерифом Эмори запросы.

— Ведь он не может быть просто никем, — услышал я как-то ночью за стеной. — У него могли быть жена и дети, братья и сестры. Да и вообще просто какие-то родственники. Господи, Ребекка, у него должно было быть имя! Кто он такой? Откуда он пришел?

— Узнать это — дело шерифа.

— Джей-Ти не способен узнать даже номер почтового отделения в соседнем городе. Он давно махнул на все рукой!

— Думаю, что тебе все-таки стоит заглянуть к Леди, Том — Нет.

— Почему? К чему такое упрямство? Ты же видел ее рисунок. Это та самая татуировка, верно? Так почему ты не хочешь зайти к ней и просто поговорить?

— Потому что… — Отец замолчал. Я почти физически чувствовал, как он мучительно ищет подходящий ответ, который можно было облечь в слова. — Потому что я не верю в то, чем она занимается, вот почему. Вся эта ее магия и колдовство — сплошное балаганное надувательство. Грязные фокусы, которые годятся для нищих-попрошаек на улице. Знаешь, откуда она узнала об этой татуировке? Из “Журнала”!