Юрий Никитин: Мегамир

Чувствуя себя в дурацком положении, даже виноватым, Кирилл похлопал Кравченко по карманам комбинезона, заглянул в откидной капюшон, помял в руке пояс.

— Вроде бы оружия нет. Хотя, знаете ли, у врача всякое может быть...

Ногтев оттолкнул Кравченко на середину крохотной площадки, сказал предостерегающе:

— Глупостей не делайте. Кирилл Владимирович моложе вас, а я хоть и постарше, но в рукопашной делаю трех десантников.

Кравченко морщился, вправлял начавшую распухать кисть. Под глазом быстро расплывался кровоподтек. В лица им старался не смотреть. Но с места не двигался.

Ногтев быстро оглянулся по сторонам, потянулся вверх, толчком захлопнул люк.

— Поговорим здесь. Итак, Михаил Алексеевич, что скажете в свое оправдание?

— Закройте кран, — ответил Кравченко слабым несчастным голосом.

Кирилл дернулся с места. Ногтев бросил:

— Я успел, не беспокойтесь. Итак, мы слушаем.

Кравченко нехотя поднял глаза. Они были как на иконе — страдальческие, укоряющие.

— Разве непонятно? Я хотел сорвать эту опасную затею.

— Затею? Ах, экспедицию... Зачем?

— Мы не готовы к расселению, — ответил Кравченко с горечью, голос его дрожал. — Мы еще звери, разве не видите? Нас нельзя выпускать из Большого Мира. Ни на Марс или Венеру, ни в другие измерения, ни в Малый Мир. Мы заразные! Надо сперва вылечиться там, в прежнем ареале... Не вливать старое вино в молодые меха!

Ногтев смотрел остолбенело. Потом уловил взгляд Кирилла, сказал с горькой иронией:

— Фанатики справа, фанатики слева... Что у нас за общество? Золотой середины не признает... Догматики! Всякий раз эта дохлая интеллигенция мутит воду. Сколько не истребляли, а все никак... Уже не только языком чешут, скоро бомбы бросать начнут. Что скажете, Кирилл Владимирович?

Кирилл прислушался. Сквозь толщу переборок сверху доносилась веселая песня. Громче всех орал Дмитрий, ему вторили сильные молодые голоса. Эти люди не знали сомнений, они шли весело, напролом, им все было ясно и понятно.

— Не знаю, Аверьян Аверьянович... Против расселения вы, я, остальные участники экспедиции, если не считать романтичную Сашу Фетисову. Но благодаря усилиям уважаемого Михаила Алексеевича, мы едва не остались здесь навечно. Как говорят в газетах, имела место смычка правых и левых экстремистов.

Кравченко побледнел еще больше. Щурясь от яркого света, растерянно переводил взгляд с Ногтева на Кирилла и обратно. Его голос упал до шепота:

— Нет-нет, я хотел только остановить... Хотел, чтобы, как вы говорили, с неба опустилась длань Старшего Брата. Неудача отложила бы другие походы надолго.

— Это не решение проблемы, — заметил Ногтев. — Надолго — не навсегда.

— Важно выиграть время! Человечество умнеет быстро.

— Мы остались бы здесь навеки! Рация разбита. Нас унесло очень далеко, поисковые группы могут нас не найти. Старшие Братья все-таки не боги, хоть и великаны. А чтобы нашли нас мальчишки, идущие в лес за грибами, мы сами не жаждем, верно?

Кирилл представил себе, как мальчишки с радостными воплями бросаются к находке, выхватывают гондолу друг у друга из рук, сбрасывают или давят разъяренных ксерксов, заодно и прочих красненьких насекомых, успевших забраться в диковинную игрушку, вытряхивают содержимое.

— Словом, — подытожил Ногтев, — в дебрях необъятной планеты начала бы существование новая колония. Семь мужчин и две женщины.

Кравченко вскрикнул:

— Я не это... Я добивался противоположного! Вы не можете! Это не могло получиться так! Я хотел как лучше!

Ногтев покачал головой:

— Хотел, как лучше... Удивительные слова! Все хотят, как лучше. Террористы и пацифисты, зеленые и сциентисты, консерваторы и либералы... Даже с атомной бомбой хотели как лучше! Прекрасная эпитафия на могиле человечества. Если какие-нибудь марсиане отыщут руины нашей цивилизации и вздумают поставить надгробный камень, то высекут именно эти слова: «Они хотели, как лучше...» Вы меня разочаровали, Михаил Алексеевич. Впрочем, встревожили тоже. Я уж было обрадовался встрече с матерым профессионалом, вдруг, да знакомых встречу, тут же в рукопашной решим любые проблемы... Старею. Мир усложнился, в рукопашной, к сожалению, не решишь. Думать надо! Что делать будем, Кирилл Владимирович?

— Не знаю, — ответил Кирилл честно. — Тюрьма здесь не предусмотрена. Каторжные работы разве что?

— Сообщника покрываете? Мы все здесь работаем, как каторжные. Трудное положение, конечно. В старое доброе... э-э... старое проклятое время я рекомендовал бы застрелиться. Впрочем, даже в раннесоветское время офицеры иной раз все же стрелялись, смывая позор. Правда, то была отрыжка, как мы однажды внезапно поняли, старорежимной армии. Теперь не стреляются, теперь жалобами, апелляциями...