Юрий Никитин - Мегамир

Он попытался себе представить человека, который придет через два-три поколения. Получилось такое удивительное чудовище, что он проснулся окончательно.

Земля была так далеко, внизу тянулось поле кучевых облаков, а темно-зеленая поверхность проглядывала лишь в разрывы. Сохраняя тепло, сидели в задраенной гондоле, кучились по двое-трое возле иллюминаторов.

Кирилл тайком присматривался к соратникам, терзался. Кто из них враг? Загорелые, дружелюбные, всегда готовые помочь — Забелин или Чернов? Великий физикохимик и не менее великий кулинар Хомяков? Беспомощная красавица Цветкова? Мягкий самоотверженный Кравченко? Железный Ногтев? Оставались Немировский и Фетисова, которым он верит как себе, и два ксеркса, которым как себе верят десантники... Кто? Буся и Кузя?

Интеллектуалы развлекались сногсшибательными гипотезами, придумывали заумные теории, состязались. Дмитрий обычно слушал с раскрытым ртом. Ногтев и Саша тоже присутствовали безмолвными слушателями. Кирилл участвовал в диспутах редко. Но однажды Дмитрий вдруг поднялся, сказал с натугой, сильно покраснев:

— Я не понимаю, почему никто не скажет про удивительную философию муравьев...

— Философию. Мы знаем, что любое мыслящее существо отличается прежде всего своим неприятием смерти. Не гибели, ее и не мыслящие боятся, а именно небытия. Так вот муравьи выход нашли. Они бессмертны!

— Ого, — сказала Саша с презрением. — А как ты их рубил направо и налево пару лет назад?

— Бессмертны, глупая, это не значит, что неуязвимы. Муравей существует как муравьишка и часть надорганизма муравейника. Наш страшный вопрос: куда прет бренная душа после смерти, у них не возникает. Их души остаются в муравейнике.

— Часть души?

— Нет, теряется микроскопически малая часть. Если в муравейнике сто тысяч муравьев, то со смертью муравья теряется стотысячная часть души. Это все равно, что ты забыла один-два анекдота. Или чей-то телефонный номер. Душа муравейника постоянно что-то забывает по мелочи, когда дохнут отдельные мураши, но и всегда что-то узнает новое, так как постоянно рождаются новые, носятся по незнакомым местам... Словом, жизнь идет. Муравьи спокойны, веселы и невозмутимы, потому что все их личности остаются в муравейнике даже после смерти.

Все смотрели на Дмитрия, как на говорящую обезьяну, только Ногтев, как истый руководитель, сразу ухватился за рациональное зерно:

— Проповедуешь коллективизм? В духе времени, одобряю. Политическое чутье у тебя всегда было, молодец. Любые примеры хороши, даже если на мурашах... Но только, если бы к старому мозгу постоянно добавлялись новые, он стал бы супермуравьем! Мурасапиенсом. Мы бы стояли перед ним на задних лапках!

Дмитрий поклонился Ногтеву почтительно-победно:

— Добавляются души, не мозги! Муравьи остановились именно потому, что бессмертны. Каждый муравей, вылезая из кокона, уже старый муравей. Ему миллион лет от роду! Кирилл подтвердит, что муравьи кормят не только личинок, даже яйца, передавая им информацию, духовное "Я" муравейника... Яйцо растет, превращается в личинку, но растет не младенец, а старик в молодом теле!

Кирилл заметил, что на Дмитрия поглядывают с некоторым беспокойством. Он подавал себя жизнерадостным здоровяком, невежеством, хвастался как признаком здоровья, а тут заговорил, да еще как заговорил!

— У нас пока не создано ни единого учения, — заканчивал Дмитрий победно, — которое примирило бы людей со смертью! А мураши сумели. Остановили прогресс, зато обрели покой. Им теперь все до лампочки, как нынешним йогам. Всю жизнь! Живой пример для некоторых еще изредка встречающихся стран Запада, где безработные и бесправные негры роются в мусорных ящиках, но дороги там к нашему светлому будущему не видят...

Ногтев с чувством пожал Дмитрию руку. Что-то говорил Забелин, доказывал возможность симбиоза с полуразумной плесенью, но его гипотеза затерялась в лучах славы бравого десантника. А Кравченко вообще рискнул выступить с напрашивающимся предположением, будто все древние цивилизации Земли ушли в Малый Мир. Дескать, как только, так сразу... Дмитрий явно выиграл нокаутом.

Еще говорила Фетисова, но она была человеком одной идеи: находила все новые и новые доводы о превосходстве людей Малого Мира. Подобно спортсмену, заканчивающему карьеру в тридцать лет, академику-ядернику, который вдруг вспоминает об экологии, Саша явно нашла себя в совершенно другой области, к которой готовилась, где работала. Хламида пророчицы ей вдруг пришлась по фигуре лучше, чем десантный комбинезон.