Юрий Никитин - Мегамир

Буся обеспокоенно возился на его плече, сочувственно стрекотал. Кое-как отодравшись от клея, Дмитрий двинулся к зияющей дыре в полу. Подошвы отрывались с громким чмоканьем, словно работал мощный насос, каждый шаг давался с боем, словно шел к трудному светлому будущему строить четвертый сон Веры Павловны. Хорошо, не загустел сок, остался бы как муха на липучке, куковал бы, пока опозоренного отыскали бы! С проклятиями, беря каждый шаг, как Фауст, с боем добрался до дыры, заглянул.

Далеко внизу на стыке стены и пола ксерксы с энтузиазмом прогрызали новую дыру. Мокрые, брызжущие соком волоконца летели во все стороны.

— Вообще-то понятно, — пробормотал Дмитрий, — я бы тоже увлекся, обо всем забыл... Да и не остановить меня такими пустячками, потому вы и не беспокоились.

Он приготовился спрыгнуть к ним, сокращая расстояние, но в последний момент все-таки спустился по стене.

В верхнем зале, куда проникли в самом начале, люди сбросили опостылевшие комбинезоны. Влажность высокая, воздух теплый, со сладким привкусом. В гондоле остались Чернов и Забелин, остальные располагались на ночь. Ногтев ходил по периметру, осматривался, щупал влажные стены. Кожа жадно дышала влажно-сладким воздухом, впитывала через поры прямо в лимфу, молекулы воздуха подхватывались, разносились по капиллярам, усталость незаметно испарялась.

— Эти пещеры... они готовы для жилья. Это не случайность, Кирилл Владимирович?

— В мире нет случайностей, Аверьян Аверьянович. Простейший симбиоз растений с муравьями! Обычнейшее явление. Растение дает пустоты в стволах, снабжает сладким соком, хлебцами, а муравьи защищают от гусениц, короедов, прочей дряни.

С другого конца зала услышал Хомяков, подбежал в мгновение ока:

— Чем-чем снабжают?

— Муравьиными хлебцами, — объяснил Кирилл. — Их называют телами Фрица Мюллера или тельцами Бельта. Они торчат большими кучками у основания прилистников, если вы заметили...

— Винюсь, не заметил. Это серьезное упущение... Кравченко, Фетисова, прошу со мной. Поможете.

Ногтев покосился им вслед со снисходительным удивлением:

— Что вы с людьми делаете, Кирилл Владимирович? Таким хорошим был химиком, а теперь... По-моему, они с момента вылета о химии ни разу не вспомнил. Голодал в детстве, что ли? А что с Немировским? Куда пропал?

— Расширяет наши владения. Превращает этот зал в анфиладу залов. По вертикали. Пусть, это держит ксерксов занятыми. Муравьи счастливы, когда заняты, когда приносят пользу.

— Или думают, что приносят, — добавил Ногтев с ехидным смешком. — Кому нужны остальные залы? И в этом, как в концертном!

Издалека шли тяжелые ухающие звуки, будто где-то ворочались и вздыхали горы.

— Не нам, будущей колонии пригодится, — ответил Кирилл серьезно.

Ногтев посмотрел на него подозрительно. Мирмеколог, судя по наблюдениям, всегда был зажат, дергался от неуверенности, объяснял каждый шаг. Шутить не решался — выжить бы! — а это дело нешуточное.

В короткий промежуток между ночью и днем был час пик. Пронеслись стремительные бегунки, выползли бесконечно длинные кивсяки, блестели под солнцем отполированные панцири жуков, похожих на танки с противоатомным покрытием, проползли гиганты жуки-рогачи, как только их земля держит, на стебле блеснули перламутровые крылья — кто-то рискнул спланировать, поблескивали спинки клещиков, крохотный червячок вынырнул из-под земли, ухватил что-то круглым ртом, тут же провалился прямо перед жвалами набежавшего бегунка...

Ногтев ночью опять не спал. Старческая бессонница, не могу в новом месте, чужая постель бока жмет, то да се, и снова Кирилл сопровождал начальника, защитившись от холода капсулками, от хищников — отпугивающими комбинезонами, в для встречи с самыми непонятливыми захватил бластер.

Без помех вылезли наружу. К счастью, Ногтев не решился бродить по ночному миру, как Гарун аль-Рашид по Багдаду, вниз спрыгнуть нетрудно, зато карабкаться наверх в темноте и по холоду...

Межэтажные перекрытия выступали наружу широкими смотровыми площадками, четверка коней проехала как бы по Великой Китайской стене. Здесь коней не было, если не считать Дмитрия с ксерксами, которые неутомимо взламывали перекрытия, соединяя залы, и Ногтев походил вокруг, осматривая мир сверху. От стен шло тепло, растение старательно держало прогретый воздух.

В бинокль разглядели небольшое озеро за дальним лесом папоротника. В оттиске конского копыта, как предположил Ногтев, вода темная, застывшая, как поверхность нейтронной звезды, абсолютно ровная, неподвижная. С краю вмерзла луна, четкая, более реальная, чем слабое пятно в бесформенном небе. С той стороны доносился отчаянный треск кузнечика, словно он раздирал хитиновую грудь. Послышался отзыв, но слабенький, нерешительный. Второй боялся повредить инструмент или берег до значительного случая, не понимая, что каждую песню надо делать так: словно это последняя песня.