Юрий Никитин - Мегамир

Кирилл мялся, не знал какими словами не взбесить Ногтева:

— С точки зрения муравья мы — отводок семьи... Их тревожит, что все еще не нашли ядро новой семьи — царицу... Это понятно, ведь молодую царицу, как вы видели сами, первой хватают птицы, пауки, чужие муравьи... Но даже при гибели царицы отводок не должен погибнуть...

Из темноты вынырнул Дмитрий, с ходу врезался в разговор, незаметно отпихнув Кирилла:

— Аверьян Аверьянович, я объясню коротко. По-солдатски. У муравьев так выражается почтение к старшим. Ритуал! Кого признают начальником, тому прут лишний кусок. Дикари, дети природы! Это я читал в этиологии — науке о поведении животных. Младший волк подставляет старшему в ритуальном смирении...

— Про волков я читал, — прервал Ногтев. Уже благосклоннее взглянув на младшего брата по разуму и пройду, бросил: — Это хорошо, субординацию знать надо. Хоть кто-то в этой сумасшедшей экспедиции знает свое место.

Он торопливо пошел вперед, пока Кирилл с Дмитрием удерживали озадаченного ксеркса и «вещали лапшу на уши», как сказал Дмитрий. Он спросил шепотом, косясь в темноту:

— Я угадал?

— Ну... не совсем. Когда царица гибнет, муравьи раскармливают одного из муравьев. Тот начинает нести яйца. Не так умело, как царица, и не так много, но семья все-таки живет.

Дмитрий хихикнул:

— Хорошо, что не дал тебе рта раскрыть! Царем Ногтев быть согласен, но царицей...

— Здесь правят царицы, а цари...

— Знаю-знаю! Это мир, где лучше быть пролетарием.

Он ласково погладил по широкой голове пролетария Диму, самого умного из всех муравьев. Ксеркс лизнул Дмитрию руку, заметив на ней крохотный микроорганизм, что пытался протиснуться сквозь тонкую кожу.

Кирилл пошел за Ногтевым, вычисляя его по легкому шелесту. На странном небе светилось желтоватое пятно, двигались темные бесформенные тени, наползали друг на друга, заглатывали, пожирали даже луну, но желтое пятно, поскитавшись по внутренности чудовища, прорывалось сквозь бока, либо выпадало позади тучи...

Между черным небом и черной землей метались огромные быстрые тени. Кричали летающие животные, метались летучие мыши, посылая на землю ощутимые воздушные толчки.

Ногтев сказал с хмурым пониманием:

— Здесь мы не цари природы... Словно бы очутились в эпохе динозавров. Как поется: «По полюсу гордо шагает, меняет движение рек, высокие горы сдвигает советский простой человек»... То-то и есть, что слишком простой. Досдвигался, экологи волосы на себе рвут. А тут еще первобытность, простор. Можно начать заново, не повторяя ошибок... Не так ли, Кирилл Владимирович?

Кирилл ответил с осторожностью, не поворачивая лица к Ногтеву:

— Все еще проверяете, на чьей я стороне? Идея избранности — игра ума. Мы отрезаны от Большого Мира. Оттуда смотрят с брезгливой жалостью как на чокнутых, исусиков, пыльным мешком прибитых... Мелюзга, мол, насекомые людишки. Айкью любого нашего работника намного выше среднего уровня! Кто-то в шутку привел доводы о явном превосходстве людей Малого Мира, избранности нашего пути. Фетисова не искушена в интеллектуальных играх, вы ее учили другому, она приняла все за чистую монету, уверовала, подхватила факел... К тому же тут какие-то явно личные пружины. Она и в десантницы пошла, по слухам, чтобы что-то преодолеть, кому-то доказать...

Ногтев сказал сумрачно:

— За высоколобых не тревожусь, дальше шуточек не пойдут. Но когда с такими идеями начинает носиться Фетисова... Неважно, личное или не личное. Недостаток образования уже приводил к кровавым баням. Я говорю о настоящем образовании, не о дипломатах электронщиков. Кибернетикой, химией, математикой еще никого не удавалось воспитать, а с литературой или историей у нас традиционно слабовато.

— Детская болезнь. Переболели многие.

— Такая болезнь часто затягивается, — напомнил Ногтев. — К тому же заразная!

Желтоватое пятно луны скрылось под натиском черной тени. На мир упала тяжелая давящая тьма. Звуки затихли, и Ногтев с Кириллом замерли, вслушиваясь в тишину.

Наконец, тьма неохотно расступилась, начали обрисовываться тени, а запахи стали сильнее. Сильный запах доносился сверху. Кирилл долго всматривался в висящее на высоте в три-четыре роста мохнатое скрюченное тело размером с аэростат. Крыльев почти не видно, лапы и огромная голова прижата к брюшку. Шмель! Вцепился в цветок, пережидая холодную ночь, оживет с первыми лучами солнца, чтобы первому побывать на этом и ближайших цветах...