Анна Голоусикова - Мастер своего дела (сборник)

А затем Гавра требует, чтобы геликоптер развернули туда, куда он прикажет. Его пытаются скрутить, он раскидывает всех и садится на место пилота.

Хотя вряд ли — не его стиль. Может, уговорил, может — достал пистолет и пригрозил. Может, просто сказал, что если они не хотят буйного сумасшедшего на борту своего аппарата, то проще всего послушать его и приземлиться, где он скажет, благо, современные городские вертолеты садятся где угодно.

А может, и денег предложил — никто ведь не знает, что сейчас у Гавры на счетах гуляет ветер и живет он в долг. В любом случае я был уверен, что он перехватил управление машиной, вырубил связь и отправился в мой бокс.

Стоящий на дозвоне телефон каждые двадцать секунд приятным женским голосом произносил: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», а я выжимал из умирающего «Тёркина» последние лошадиные силы.

Табличку «Сервис закрыт» Саныч повесил на дверь вчера утром, когда все ребята отказались работать и разъехались по домам следить за гонкой. Не выходя из машины, я ткнул кнопку телефона, код ушел, ворота открылись — медленно и печально, эти два куска металла давно уже разучились сходиться и расходиться, в нашем круглосуточном сервисе они были распахнуты все время, сколько я помню.

Во дворе стоял вертолет медицинской службы. Пустой. Из бокса с надписью «Кузовной ремонт» доносились ритмичные стуки — видимо, там Гавра запер пилота и медиков. Подождите, ребята, пока не до вас.

Вход в мой бокс, естественно, был закрыт изнутри на защелку. Пришлось по пожарной лестнице забраться на «Кузовной ремонт» и уже оттуда влезть в узкое окошко, которое я, уезжая, оставил для своего филина.

Уже внутри по звуку «Двигуна» я понял — опоздал. Диагност закончил работу минут двадцать назад и теперь отщелкивал время, все тише и тише — эту фишку я придумал после того, как понял, что диагноз может довольно быстро измениться и надо успеть ввести лекарства до этого момента. Сирена или голос, отсчитывающий секунды, — не по мне, а вот постепенно стихающее тиканье — самое то.

Вылез на продольную балку, по ней дополз до стеллажа, тихо спустился, обошел третий и четвертый блоки — за ними стоял Гавра. Взъерошенный, потный, поникший — а перед ним четыре опустошенные тубы и куча пузырьков. Чуть дальше — обнаженная Настя, скомканная, как сломанная кукла.

— Гавра, — почти шепнул я. — Этого нельзя было делать.

Он резко обернулся, выхватывая из-за пояса пистолет.

— Она умирала. У меня не было выбора. Некоторых лекарств у тебя нет, — пролаял он хрипло.

— И слава богу. Откуда пистолет? — На гонку он пришел без оружия, в личном вертолете его тоже быть не могло.

Я обогнул Гавру и подошел к распечатке. Инструкция была в сотню строк — самая длинная, какую я когда-либо видел у «Двигуна», а видел я не меньше тысячи.

Сразу за девушкой стоял резиновый куб — Гавра нашел диагностическую постель, рассчитанную на человека. Ни разу не испытанную, с глючным считывателем влаги — крови, пота, мочи. С не выставленными по жесткости датчиками, с массажером, работающим через раз.

— Отобрал у пилота медиков.

— Эти препараты — генные модуляторы, ты понимаешь?

Четыре пузырька, кроме номеров, несли еще знак биологической опасности.

— Главное, чтобы Настя выжила.

— Ты любишь ее? — вопрос был глупым, и еще до того, как задать, я понимал это. Но спросил.

— Дурак ты, Костя, — Гавра рассмеялся, и его смех был похож на скрип. — Настя — мой старый, испытанный друг. Друзей не трахают, их берегут.

Сзади, под балкой, раздался презрительный хохот-уханье.

А у меня под ложечкой рассосалось что-то свинцовое.

Настя выжила. У нее нет голоса, вообще — травмы наложились одна на другую, и она теперь немая, ходит с планшеткой, разговаривает через чип, трансформируя в слова жесты мизинца и безымянного пальца левой руки.

Гавру посадили в тюрьму, на суде он полностью признал свою вину, шоу было то еще — дали ему полтора года, если бы не теракты в Краснодаре, после которых ужесточили законы, отделался бы условным, но и так скорее всего выйдет через год.

«Тёркина» взяли в серию, кузов будет другой, подвеска тоже, коробку и еще по мелочи оставили. Про него снимали передачу, и умные мужики долго спорили, поднимет эта машина собственный российский автопром или нет, — решили в итоге, что скорее всего вряд ли, но надежда остается.

Саныч выложил все деньги из заначки, чтобы замять любое упоминание о «Двигуне» — по своим причинам, но я ему все равно благодарен.