Анна Голоусикова - Мастер своего дела (сборник)

— Ключ на двадцать два!

Сверху пришел ключ.

— Наждак!

— Еще наждак, этот размок!

— Еще наждак!

В третий раз пришла корщетка — и как я сам не сообразил!

Уже ехали, когда Гавра спросил:

— Что это было?

— Контакты окислились, — ответил я. — Сплав дико ненадежный. Надо будет делать соединение через фишки.

До Лахденпохьи доехали одиннадцатыми. Здесь на всех машинах менялись экипажи — на свежие. У нас вместо Гавры за руль села Настя. Узнали, что утонул пилот «Субару»: перевернулись на болоте, ехали одними из последних, гать не выдержала, штурман выплыл, а его напарник — нет.

— Давай, Настенька, дальше дорога попроще, не трек, конечно, но тебе не привыкать. — Гавра обнял девушку, поцеловал ее в щеку, затем крепко пожал мою руку.

Пока проезжали Ленинградскую область, обогнали три экипажа — Настя хуже напарника шла по бездорожью, слишком резко снижая скорость и медленно ее набирая, зато на отрезках хорошей дороги, которых становилось все больше, вела очень уверенно, выжимая из мотора максимум, но не насилуя его.

— Здесь налево, — предупредил я ее метров за двести до маневра.

Она вошла, не снижая скорости, на ста двадцати, просто заблокировав колеса на долю секунды, чтобы внести юзом зад в поворот.

— Я помню, — ответила девушка с запозданием. — Главное, чтобы нам потом за разбитое покрытие счет не выставили.

Она одинаково хорошо шла по местным проселочным дорогам и по асфальту. Мотор словно принял хозяйку — в его урчании иногда прорывались панические нотки, но ничего страшного в этом не было — девушка просто выжимала его до предела.

За сорок километров до Великого Новгорода мы оказались уже четвертыми. Лидер оторвался слишком хорошо, третьего мы постепенно дожимали, а второй на длинных участках становился виден далеко впереди.

В тот момент, когда мы обгоняли третьего, его пилот — то ли случайно, а скорее — от злости — чуть вильнул рулем, и «Тёркин» через встречку вылетел на обочину, дважды кувырнувшись.

У меня рассекло бровь и зажало ногу между сдвинувшимся креслом и треснувшей торпедой. Настю выкинуло через лобовое — ее ремень безопасности вырвало вместе с болтом и гайкой из плохо подогнанного кузова.

Две минуты спустя около нас приземлился вертолет медслужбы, из которого выскочили врачи, еще через несколько секунд рядом встала вертушка Гавры.

— Иди вместо меня, — горячечно шептала девушка. — В десятку мы точно войдем…

— Как она? — Гавра оттащил самого молодого врача в сторону.

— Может, выживет… — медленно произнес парень.

— Один доедешь? — метнулся ко мне старший пилот, пока Настю заматывали во влажный кокон.

— У меня прав нет, — руки тряслись, из глаз катились слезы.

Гавра презрительно скривил губы и выплюнул:

— Можешь не ехать.

А потом заскочил в вертолет медслужбы, за мгновение до того, как тот начал подниматься вверх.

Я, покачиваясь, подошел к уже стоящему на колесах «Тёркину».

— Вы будете продолжать гонку? — геликоптер журналистов ненамного отстал от Гавры. — У вас есть третий пилот? Что говорят врачи?

— Я буду продолжать гонку, — ответил я и сплюнул кровью. Сгусток попал ровно на штанину оператора — н-да, не быть мне любимцем журналистов, как Гавре.

«Тёркин» легко завелся, короткий рычаг коробки передач я отжал в положение «автомат» и повел машину в сторону Новгорода. Едва отъехав, я был шестым, на финише — девятым. «Тёркина» ощутимо трясло на любой скорости, и каждое мгновение я боялся, что отвалится колесо.

Выходя из машины, я получил прицельно кинутым букетом прямо в рассаженную бровь и, отвернувшись, заметил сочащееся из коробки передач на асфальт масло. Меня снимали журналисты, кто-то что-то спрашивал, а в голове крутилось две мысли: «Что там с Настей?» и «Если это и есть обещанная слава, то ну ее к югу».

— Константин! Константин! — ко мне подбежал организатор. — Вертолет с Настасьей и Сергеем исчез!

«Тёркин» подпрыгивал каждые несколько метров, гудел и скрипел, но пер вперед, как танк. Я почему-то даже на мгновение не усомнился в том, что с вертолетом не случилось ничего ужасного — присутствие Гавры словно гарантировало, что все будет нормально.

То, что произошло после взлета, я мог только реконструировать — вот Настю подключают к аппаратуре, вот вокруг возятся врачи, а в углу сидит скрюченный Гавра. Затем кто-то из людей в зеленых врачебных халатах разгибается и говорит что-то вроде «бессмысленно, все бессмысленно, повреждения слишком серьезны».