Эдгар Пэнгборн - Зеркало для наблюдателей

-- Не думаю, чтобы это было правдой. Такая причина не вынудила бы вас повернуть против нас.

-- Я не против вас лично,-- ответил Намир и вернулся к предыдущей мысли: -- я думал, они надели петлю на свою шею еще в девятьсот сорок пятом году, но они до сих пор не повесились.

-- Устали, наверное, ждать-то, Намир?

-- Да-а-а... Но даже если я не доживу до их конца, сын мой обязательно доживет.

-- Сын?.. Кто ваша сальваянская жена, можно узнать?

-- У меня нет жены, Дрозма. Она умерла во время родов, сорок два года назад. Ее звали Аджона. Она подала в отставку в семьсот девяностом, но продолжала страдать болезнью, называемой "идеализм", пока я ее не вылечил. К сожалению, мне удалось это сделать лишь частично...-- Намир вздохнул на человеческий манер.-- Мальчику уже сорок два года, почти взрослый. И потому вы понимаете, что моя надежда засвидетельствовать конец Homo quasi-sapiens зиждется хотя бы на родительских интересах... Кстати, могу я поинтересоваться текущими данными о населении?

--Около двух тысяч, Намир.

-- Во всех... э-э... четырех Городах?

-- Да.

-- Гм... Побольше, конечно, чем наши несколько дюжин просвещенных. Впрочем, ваша цифра вполне может оказаться неверной -- вы ведь фантазеры.

-- А когда люди исчезнут, вы собираетесь восстанавливать население из нескольких дюжин, Намир?

-- Не думаю, чтобы они исчезли полностью. Их чертовски много, Дрозма.

-- И у вас есть планы по использованию выживших?

-- Ну, старина, я не считаю возможным знакомить вас с нашими планами.

-- Закон от двадцать семь тысяч сто сорокового года...

-- ... есть шаблонное выражение сальваянского благочестия.-Намир усмехнулся.-- Вы не можете использовать против нас этот закон. В конце концов, у нас тоже имеется оружие. Думаю, с небольшой посторонней помощью люди вполне могли бы обнаружить... оставшиеся Города.

-- Неужели вы способны предать ваш собственный род?!

Намир молчал.

-- Значит, вы считаете Отказников особо просвещенными? -спросил Дрозма после некоторой паузы.

-- Да! Благодаря страданиям, скуке, наблюдениями, разочарованиями, истинным контактам... Что может быть более поучительным, чем потери, одиночество и утрата надежды? Спросите хотя бы двенадцатилетнего Анжело Понтевеччио. Он обожал своего умершего отца, ему не с кем общаться, детство он провел в клетке, оторванный от жизни, но тем не менее он вполне образован. Конечно, пока он неуправляемый котенок, котенок в волчьих джунглях. И волки дадут его образованию другое направление.

-- Любовь, если вы простите мне подобный оборот речи, более способствует образованности.

-- Я никогда не соглашусь с этим. Я видел, какими идиотами становятся влюбленные человеческие существа. Главным образом они, конечно, влюблены в себя, но их не красит и любовь к работе или идеям. Как и любовь к друзьям, лицам противоположного пола, родителям и детям. Вряд ли найдется человеческая иллюзия более комичная, чем любовь.

-- Вот как? -- сказал Дрозма.-- А могу я поинтересоваться, что вы еще делали снаружи?

Намир отвернулся:

-- До сих пор наблюдал. По-своему...

-- Как вы могли наблюдать, заболев такой ненавистью?

-- Я проницательный наблюдатель, Дрозма!

-- Вы путаете проницательность с тщательностью. Если сидящий за микроскопом забудет об относительности размеров, он вполне может принять амебу за слона... Коли мне не изменяет память, впервые после отставки вы были замечены нами в восемьсот девяносто шестом на Филиппинах.

-- Был замечен? -- Намир усмехнулся.-- Не знал об этом. У вас повсюду глаза!

-- Нам сообщили, что вы обрабатывали испанцев. В Маниле, через день или сразу после убийства Хосе Рисаля<$FХосе Рисаль (1861--96) -- филиппинский просветитель, писатель, ученый. Один из лидеров Филиппинской освободительной революции 1896--98 гг. Казнен испанскими колониальными властями.>. Его смерть -- тоже ваших рук дело?

-- Скромность украшает мужчину.-- Намир снова усмехнулся.-- Нет, правда, его убили сами люди. Они прекрасно справились и без меня. Рисаль был идеалистом, а значит, изначально обречен. Его убийство -- чисто рефлекторная акция для людей.

-- У других идеалистов... Впрочем, полагаю, не хватит и вечности чтобы переспорить вас. Неужели вы не можете сказать о человечестве ни одного доброго слова?

Намир только улыбнулся. Дрозма внимательно посмотрел на него и спросил:

-- И даже для Анжело Понтевеччио у вас не найдется добрых слов?

-- Вы и в самом деле заинтересовались этим ребенком?! Смех да и только!.. Я уже сказал, он всего лишь котенок. Но я сделаю из него тигра. И ваши прелестные мечты будут погребены под телами захлебывающихся кровью агнцев.