Елена Первушина - Охота на джокера

Так это было, или нет, Рида не ведала даже сейчас, хотя дорого отдала бы за то, чтоб узнать правду. Даже Кэвин, сын Клода, уехавший много позже в Аржент вместе с Ридой, и тот почти ничего не знал об отце.

Прозрачный колпак, под которым она провела первые месяцы жизни, никуда потом не делся. К всеобщему изумлению, слабоумной она не стала и даже болела не чаще прочих детей. Но вот общаться с людьми она так и не научилась. Играла всегда одна, слушала потихоньку разговоры взрослых, но сама рта не открывала. И к лучшему - если бы она попробовала рассказать все, что приходило ей в голову, переполошила бы многочисленных нянек и учителей.

Мир был заколдован. Весь - от капли воды на стекле, до огромной башни на горизонте, которая называлась "мойофис", куда каждый день торжественно уезжал отец, несомненно для того, чтоб получше рассмотреть солнце.

Огромную магию таили в себе все предметы в доме: шкафы с тяжелыми дверцами, мамина пудреница с маленьким снежно-бледным букетом цветов, запаянным в стекло крышки щели между плитками на садовых дорожках - из них вырастала трава, выползали маленькие рыжие муравьи. Резные завитки на деревянных скамьях в церкви жили своей тихой жизнью. А что говорить о деревьях, когда в одних щелях и складках коры пряталось столько тайн, что от одного взгляда на них становилось горячо в животе!

И если целый день смотреть на это, затаив дыхание, в сладком столбняке, то разве найдешь время говорить с людьми? Просто поскорее отвечаешь на их вопросы, чтобы тебя оставили в покое.

Родители казались Риде двумя диковинными зверями. Позднее, когда она научилась разбираться в искусстве, она научилась восхищаться и ими, ибо оба были в своем роде шедеврами. Но, все равно, это было не похоже на нормальную любовь.

Ноэми Дреймин принесла в семью Ларсенов не только горячую еврейско-латиноамериканскую кровь, но и какое-то совершенно особое достоинство, вековую привычку чувствовать в себе эту кровь и гордиться ею. Одного поворота ее головы, неторопливого, с чуть приподнятым подбородком, было достаточно для того, чтоб мужское сердце замерло, пропустив удар.

Инстинктивно мать умела уничтожать время, умещая века между двумя словами. "Мы сами пасем свой скот", - говорила Ноэми, когда хотела напомнить, что не любит непрошеных советчиков. И Рида сразу же видела мексиканцев, сотни лет назад гнавших по степям мустангов, чуяла запах конского пота и жар от скользящего в ладони лассо. А потом она проваливалась еще глубже, к черноглазому народу в пестрых одеждах с завитыми бородами и к их тучным стадам овец, что блеяли у заваленного камнем колодца. Другим любимым словечком Ноэми было халоймес - на иврите "пустяки, ерунда" или "сны". Спустя много лет, "халоймес" стали ремеслом и судьбой Риды.

Отец был совсем другой: вес здешний, сегодняшний, но невероятно надежный. Веселый собутыльник, любитель хорошей компании, но жестокий и безжалостный, едва речь заходила о делах. И все же Риде удавалось иногда увидеть его лихим викингом, ценившим лишь добытое в набегах золото, собственную удаль, да песни о славных деяниях его предков. Он и в бизнесе держался так, будто удерживал равновесие на палубе драккара.

И все же, как ни тянуло ее к родителям, как ни кричала ей каждая частица мира о своем совершенстве, Рида никогда не переступала границы магического круга. И никогда не чувствовала себя одинокой и несчастной. Единственной связью между ней и всеми остальными людьми был Клод, и этого было достаточно. Но даже с ним она никогда не говорила о волшебстве. Не сомневалась, что он и так знает.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВНИЗ ПО ВОЛШЕБНОЙ РЕКЕ

28.06. Аржент

Лес ахнул, обожженный до самого нутра огнем насекомого-монстра, спускавшегося с неба. Вслед за голубым пламенем на лесных тварей, затаившихся между корнями, в листве, в пещерках, обрушились грохот, ослепительный свет, запах горящей земли и иные невидимые волны, что проникали повсюду и нагоняли тошнотворный страх.

Насекомое опустилось на раненую землю, родило двух человеческих существ и понеслось вверх, туда, где кружилась его матка - огромная оса-наездник, заражающая планеты людьми.

Чужаки стояли, прижавшись спинами к стволам деревьев, зажмурив глаза, заткнув уши. Наконец женщина выпрямилась и окликнула своего спутника.

Майкл стряхнул оцепенение, вскинул на плечи рюкзак. Минуту назад он сам был этим ослепленным, оглушенным, перепуганным лесом и теперь медленно приходил в себя.