Елена Первушина - Летун [litres]

© Е. Первушина, 2019

© ООО ИД «Флюид ФриФлай», 2019

В старину говорили, что когда Великий Мастер хочет испытать человека, то он прежде всего испытывает его терпение. «И посылает ему кого-то, кто задает дурацкие вопросы!» – мог бы добавить Аверил.

– Так вы действительно называете себя летунами? – Господин Старший Муж возвел очи к небу и прижал ладони тыльной стороной ко лбу, демонстрируя ужас перед столь явным святотатством.

Аверил тоже был готов задрать повыше голову и взвыть от досады: парад уже начался, а он вовсе не там, где ему по всем законам божеским и человеческим следует быть, – не в ангаре с «Лапочкой» – а здесь, на трибуне, при Господине Старшем Муже, который то ли искренне, то ли в каких-то своих целях решил разыграть приступ благочестия. Но отец Остен очень хотел заполучить партию бамбука для своих экспериментов с легкими планерами, а потому приходилось терпеть и улыбаться.

– Нас называют летунами, – осторожно сказал Аверил. – Но не часто. Вы не должны забывать, что в наших широтах живые летуны…

– Мы предпочитаем называть их Друзьями, – тут же одернул его Господин Старший Муж.

– В наших широтах живые Друзья не водятся, – исправился Аверил и заработал изумленный взгляд от матушки Остен, сидевшей по левую руку от него.

Кажется, матушка Остен не прислушивалась к разговору, а услышала только последнюю фразу и конечно же не могла не удивиться. Аверил подарил ей любезную улыбку. Матушка Остен поджала губы. Аверил ее прекрасно понимал: он занимал место ее супруга. Отец Мастерской должен восседать на трибуне, показывая себя городу и миру, а его, Аверила, место в ангаре, чтобы проводить «Лапочку» в полет и… да, еще раз лично проверить, как уложен парашют.

«Зачем я учил иностранные языки?! – с тоской подумал Аверил. – Зачем учил так хорошо? На математику надо было налегать – тогда у отца Остена не было бы повода всучивать мне всякого иноземного гостя и сбегать в ангар, под крыло к “Лапочке”».

По площади шагала гвардия Государственного совета – золотые кокарды, синие мундиры, красные всплески орденских лент; эхо металось между колоннами и балконами окружающих площадь домов, но Аверил не отрывал взгляда от неба – аэропланы уже должны были стартовать и пройти над площадью в ближайшие минуты. И в самом деле, где-то у самого горизонта, на пределе видимости ему удалось различить две темные точки. Аверил повернулся к матушке Остен – Господина Старшего Мужа он предпочитал не тревожить, пока тот помалкивает, – и увидел, что почтенная дама извлекла из сумочки огромный флотский бинокль и также неотрывно вглядывается в двух крошечных мух, внезапно замаячивших в ослепительно синем летнем небе. Потом матушка Остен опустила свой «лорнет», медленно покачала головой и протянула его Аверилу. Он прильнул к окулярам, и сердце у него упало…

Одного взгляда на абрисы стремительно приближавшихся к площади бипланов было достаточно, чтобы понять: это иностранные гости-гастролеры «Бриз» и «Фортуна». «Лапочка», носившая в официальных пресс-релизах гордое имя «Звезда Севера», в воздух так и не поднялась.

– Значит, фыркает? – Отец Остен, бессменный руководитель Мастерской на протяжении последних двадцати лет, укоризненно поглядел на «Лапочку». – Фыркает, говорите?

– Да ни в коем разе! – Ланнист, ответственный за полет механик, вытер лоб черной от грязи и масла рукой. – Как продули, так ни в коем разе уже не фыркает. Хрюкает и визжит даже. Видно, всерьез раскапризничалась.

Остен тоже вытер лоб и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Кажется, Ланнист в свое время похоронил в себе поэта. Может, оно и к лучшему, что похоронил, и все-таки хотелось бы, чтобы могила была поглубже и честный механик выражался бы не так витиевато. Пару минут назад, когда отец Остен как раз собирался проводить в ангар важных гостей из военного ведомства, ему буквально при всем честном народе доложили со слов ответственного механика, что мотор «Звезды Севера» «фыркает и фордыбачится».