Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Особенно зловещая картина возникала, когда трупы от ударов или от смещения центра тяжести начинали менять свою позу и даже мимику лица, создавая впечатление, будто оживают. Зрелище воистину грандиозное. Первые смены приходилось невольно вздрагивать: не столько от страха, сколько от неожиданности. Потом вроде привыкли. Возможно, подобные трюки, создаваемые игрой механических сил, были в числе тех причин, что расшатали психику Оди, и ей достаточно было еще небольшого удара, чтобы привести к фатальному исходу. Впрочем… к чему уже эти запоздалые размышления?

Смена закончилась. Присутствовало некоторое ощущение маленького подвига: еще одной покоренной вершины, еще одного пройденного поприща. Все три планетохода вернулись на свою стоянку к подножью «Гермеса». Айрант, изнемогая от томительной неопределенности, первым оказался внутри, и тут… за все пребывание на Флинтронне это был, пожалуй, единственный случай, когда он испытал неподдельную радость. Робот, цел и невредим, ходил вдоль салонов: знакомая слуху размеренная поступь, родная взору неуклюжая фигура из белого металла.

– Фабиан! Друг мой! Ты жив! — бортмех подбежал, крепко обнял его и принялся от всей души хлопать по корпусу. Прямо как близкого родственника, которого не видел уже много лет. Чувства были совершенно искренними. — Как тягостна разлука с моим лучшим другом! Как томительно шло время, когда его не было рядом! Я ведь целую смену без тебя один работал, сволочь ты этакая…

– Все в порядке, сэр. Господин Фастер удалил неисправность, и теперь я готов к любому труду. — Его синтезированный голос ласкал слух более, чем слова родной матери.

– Господин Фастер у нас Божий чудотворец, воскресил тебя из груды железа… Значит, ты уверен, что все в норме?

– Тестирование прошло со стопроцентным результатом.

Единственным напоминанием о минувшем недоразумении оставался плохо выправленный след на черепной коробке — боевой шрам, полученный в борьбе за справедливость, так как «драться» действительно «нехорошо». И теперь Айрант это уяснил.

Несколько последующих смен выдались на редкость спокойными — даже чересчур спокойными, и эта крайность тоже могла вызвать подозрение. Не было больше таинственной пропажи вещей. Никто на звездолете не слышал странных шорохов, полуночных звуков или чего-то в этом роде. Уже не выл за бортом мистический ветер, который однажды взбудоражил Линда. Перестали светиться могилы и, казалось бы, лавина абсурдных событий закончилась. Все встало на свои законные места: разум, логика, вещи и явления. Увы… тысячу и один раз права оказалась пословица, что идеальное затишье бывает только перед сильным штормом.

Как-то после подъема Кьюнг, едва успев нацепить на себя одежду, услышал, что его вызывают на связь.

– Говорит капитан. Кто это? — официальный тон обращения был явно наигранным. На практике всякий разговор обычно начинался с какой-нибудь нецензурной реплики.

В ответ из динамиков донесся неразборчивый шорох, возня непонятно чего непонятно где, затем тяжелое сиплое дыхание и протяжные стоны — а вот это уже серьезней. Веселость мигом улетучилась, и на смену ей лицо капитана покрыла тревога. Чем долее Кьюнг вслушивался непонятно во что, тем больше понимал: это не розыгрыш, и не помехи в эфире… В душе как будто образовался кусок льда.

– Что тебе надо?! Кто ты?! Отвечай!

Он выдержал еще с полминуты, внимая всякой неразберихе. В голове вертелись самые безумные предположения. И наконец сквозь хаос звуков он смог расслышать будто шепотом, едва внятно произносят его имя:

– Кью-ю-нг… Кью-ю-юнг…

– Линд?! Ты?! — похоже, голос был его. — Что с тобой?! Где ты находишься?!

Еще один долгий завывающий стон и — тишина… Лишь едва уловимый шорох, будто кто-то царапал по полу. Потом вдруг раздался глухой треск, который случается, если ударить по передатчику. Затем все стихло: прямо-таки загробное безмолвие — пустое, омертвелое, веющее холодом.

– Когда это все закончится?! — крик капитана заставил вздрогнуть монолитные стены. Он не мог сообразить главного: в какую сторону бежать. Потом наспех принялся размышлять: на планете Линда в такую рань быть не должно, в грузовом отсеке — тоже, на том свете… спокойно и без паники! Самый разумный вариант — быстро к его каюте!

Наверное, самый зловещий ураган не смог бы снести его с места с такой скоростью, как он сорвался сам. И казалось, менее чем за секунду был уже там. Кровь хлынула к вискам, сердце даже не заколотилось — стало отчаянно биться, вырываясь из плена грудной клетки, прежде чем мозг успел сообразить, что случилось. Картина была из забытых ночных кошмаров, и первые секунды еще сохранялась слабая надежда, что это лишь неудачное, бесталантливое наваждение собственного рассудка.