Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Впрочем, Фастеру сейчас было не до романтики. Он осторожно достал изнутри комплекс блоков ОВП — оперативно-вычислительной памяти, кстати, такой же серый как мозг.

– Я пойду в свою лабораторию и проведу тщательное тестирование. Буду через полтора часа.

Он удалился, а робот так и остался стоять с потухшим взором, с мертвой механикой, у которой только что украли душу, и с заледенелыми руками, словно обхватившими Вечность… Зрелище немного комичное, напоминающее сломанную игрушку, которой долго-долго играли, но потом она порядком надоела.

Да… если все происходящее игра, то, пожалуй, самая невеселая на свете. В центральном отсеке вновь пришла к власти тишина, подавив ненавистные ей звуковые раздражения. Тишина эта имела и свой характер, и свой цвет, и даже свой запах. Действовала на нервы своей тяжестью и угнетала полнейшей неопределенностью. Она повелевала всем молчать, в ней тяжело было расслышать даже собственные мысли. Ко всему еще труп Оди и сотни его отражений безмолвными галлюцинациями раздражали взор и тем только усугубляли атмосферу всеобщей подавленности.

– Я когда-нибудь разобью все эти зеркала! — крикнул Айрант.

А в каютах и по переходным салонам горел утренний свет, имитируя фальшивый восход солнца… Кстати, солнце! Кто-нибудь хоть помнил, как оно выглядит? Хотелось бы надеяться…

«Гермес», безмолвный свидетель всех происходящих событий, внутри — необъятный как целая вселенная, снаружи — ничтожный как игрушка, мертво стоял, вонзив свои двенадцать опор в рыхлую поверхность. Двенадцать якорей, погруженных в океан бездонных песков. Рождающий свет подобно ангелу, и облаченный одеянием мрака, словно демон. Все антагонизмы уживались под его покровом, как противоположные стороны одного и того же бытия. Свет и тьма были братьями-близнецами, правда и ложь — лишь двумя сторонами единой медали, а трусость и отвага, оказывается, — два разных способа проявления человеческого эгоизма. Вот такая экзегетика…

Фастер появился на полчаса позже обещанного, он сунул мозг робота на прежнее место, вытер с его титановой физиономии струйки машинного масла, затем вытер пот с собственного лица, и лишь потом произнес:

– Все в порядке. Вообще, какая-то глупость… Я не верю, что кто-то из нас способен на такое.

– Тогда, может, скажешь: кто его убил?! — негодующе спросил Айрант, его маленькие глазенки опять зло засверкали на непомерно широком лице, придавая ему выражение разъяренного леопарда. — Ах, да! Совсем забыл! Черномазая Леди с красными вращающимися глазами и кинжалом в руке!

– Если вам интересно мое мнение, я его выскажу, пропуская мимо ушей все ваши издевательства: да, это ОНИ забрали Оди к себе.

– Таинственные «ОНИ» — надо полагать, души умерших?

Молчание со стороны Фастера было расценено как согласие. И наступил наконец долгожданный момент, когда все утомились от взаимных подозрений и препирательств. Дело, образно выражаясь, было сдано в архив за недостаточностью улик. Всем хотелось верить, что этот вздор вскоре забудется и оставит в памяти лишь призрачный шлейф угасших переживаний. Станет казаться просто сном, навеянным мрачными красками планеты. Могила для Оди была вырыта вручную неподалеку от места, где он работал. По обычаю астронавтов, его похоронили в скафандре, обернув белой простыней. Это были единственные похороны в цепи грубого механического конвейера, которые прошли с подобающими церемониями и соответствующим настроем души. Не было громких речей, не было сентиментальных слез, но всюду присутствовало чувство неподдельной скорби. Все пятеро долго стояли рядом, смотря в глубину мрачной ямы. Впервые в жизни эта глубина казалась бесконечной. Их мертвый коллега теперь был обречен на вечное падение в эту неосознанную Бесконечность… Да, она жадно поглотила одного из них. Надпись на памятнике гласила: «Одиссей Вункас, астрофизик, член экипажа «Гермес», трагически погиб на этой планете при загадочных обстоятельствах.» . Коротко и ясно. Многоцветные помпезные слова с пышными фразами были тут совершенно излишни.

Не говоря ни слова, Кьюнг нагнулся и бросил первую горсть песка…

На следующие сутки работы были возобновлены. Контейнеры, набитые телами умерших, медленно, нехотя, сонливо, но все же вновь поползли к местам захоронений, пробивая себе дорогу сквозь черные пласты темноты. Иногда возникало несколько романтическое ощущение, что все они находятся на дне черного океана, а где-то там, наверху, бушуют его волны, пропуская лишь слабые проблески света, кажущиеся звездами. Этот едкий сумрак проникал в мозг и вызывал самые дикие ассоциации. Порой Флинтронна и впрямь казалась тем загробным миром, о котором веками бредят многие религии. Здесь властвуют свои законы и порядки. На ее поверхности в принципе невозможно находиться живым. И странное чувство, что все они давно покойники, испытывали многие похоронные компании. Нескончаемые лица замерзших трупов, вездесущие облики могил если откровенно не сводили с ума, то внушали подсознательный процесс ассимиляции: через какое-то время ты уже чувствуешь себя заодно с компанией мертвецов, а потом и сам становишься ходячим призраком.