Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

– Ну хорошо, Фастер, я на какое-то время забуду о здравом рассудке и стану таким же имбецильным как и ты. Не обижайся, сам вынуждаешь. Давай разберемся с твоим «пророческим» сном. Там явные несуразицы. Первое: Оди не обращался ко мне за помощью, и уж тем более я не мог ответить ему, что мол занят и собираю (на кладбище!) искусственные цветы в подарок для своей жены… Ну, вдумайся сам, какой маразм ты несешь! Всем известно, что меня вызвал по связи Линд, и в момент смерти Оди я находился в полмили от того места. Второе: Оди умер от чего угодно, только не от удара кинжалом, можешь внимательно его осмотреть. Я уже не говорю о тех откровенных глупостях, что звезда Эпсилон вращается вокруг планеты, и что памятник загорелся от того, что по нему чиркнули жженой спичкой.

– Добавь сюда, — вставил молчаливый доселе Линд, — что Оди не курит и, как мне известно, никогда не курил.

– Вот-вот…

Фастер, как утонченный схоластик, быстро нашел ответ:

– Тут все объяснимо. Ведь сон — это аллегория. Неужто вы думаете, я всерьез верю, что Смерть с кинжалом гонялась за ним среди могил? Здесь простая метафора. Что же касается факта, что он обращался за помощью к Кьюнгу — это наверняка происходило в его душе. Радиосвязь, возможно, была отключена или вышла из строя. Капитан в тот момент действительно был занят другими делами, а его странноватый ответ — прообраз глухоты и слепоты, всем нам свойственной. Оди не курил, и я это прекрасно знаю, но на протяжении всей жизни он вдыхал в себя яд греховного мира. А одно мало чем отличается от другого.

Речь закончена. Последние минуты Айрант в нетерпении ерзал на кресле, только и ожидая этого момента. Его грубый голос, предвестник всякого скандала, всколыхнул все пространство центрального отсека:

– Так! Засуньте этому придурку кляп в ротовую полость, или я заткну ее вот этим кулаком! — он с такой силой сжал увесистую пятерню, что побелели косточки на пальцах.

– Остынь, остынь… — миротворчески произнес Линд.

Все-таки загадочная личность этот Фастер Роунд, внутренний эклектизм его талантов и убеждений выглядел просто вопиюще и никак не склеивался в чьем-либо понимании. С одной стороны — гениальный специалист по радиотехнике, чудотворец в царстве запутанных электронных плат, микросхем, гелиевых микропроцессоров, с другой — мастер красноречивого абсурда. Чего же в нем больше, никто так и не знал.

Линд поднялся со своего места и прошелся по отсеку, чувствуя, что все ждут от него решающего слова… В общем-то, это слово было уже произнесено, и экзотический сон ясновидящего коллеги не вносил сюда никаких корректив. Вид вечной задумчивости и невозмутимого спокойствия отпечатался на его лице, как на гипсовой маске, и внутренние чувства редко когда могли маску эту расшевелить. Лицо у Линда и на самом деле напоминало лик ходячей статуи: абсолютно белое (точнее — бледное), без тени загара (словно он родился на Флинтронне и всю жизнь не ведал о солнечных лучах), а густые черные брови смотрелись на нем так неестественно, точно были приклеены. И вот губы статуи принялись шевелиться:

– Как бортовой врач, я заявлял и заявляю, — голос звучал как у прокурора, выносящего вердикт: твердый, властный, не допускающий возражений. — Наш несчастный Оди умер от внезапного паралича сердечной мышцы, связанного с каким-то шоком. Самая правдоподобная версия: он увидел что-то такое, что его смертельно напугало.

– Почему он никого не вызвал на связь? — Кьюнг задавал этот вопрос уже раз пятый. — Почему?!

– Шок, как известно, есть неожиданность, после которой человек уже не контролирует свои действия.

Разговор, блуждая по лабиринту мнений, зашел в очередной тупик и на пару минут прервался пустым бездумным молчанием. Капитан, в отличии от врача, сильно изменился в лице. Возможно, впервые его привычный взор, самоуверенный и немного надменный, стал теперь откровенно-растерянным. Он, впрочем, и не пытался скрывать собственного замешательства. Беда была всеобщей.

– Тысячи галактических чертей и еще один чертенок в придачу! Ну, маразм настоящий! Что он такого мог там увидеть? Мертвый, что ли, с могилы поднялся?

– А что тут особенного? — вставил Айрант. — Может, его черви заели. Почесаться захотел.

– Слушай, заткнись в конце концов! — Кьюнг ударил по столу, да так, что всем пришлось вздрогнуть. — У нас сегодня как-никак траур!

И нервы у всех точно оголенные провода под напряжением — искрятся при любом контакте. Белая простыня со знакомой для любого взора печальной бугристостью скрывала собой невольного виновника всей трагедии. Оди в их компании уже отсутствовал… Навсегда… Его слова, его голос, интонация, его неуклюжая фигура, мимика и движения — все это сохранилось только в памяти, изредка всплывая оттуда и пробуждая чувство некой потери. А там, где присутствуют хоть какие-то чувства, в человеке еще остается что-то человеческое.