Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

– Эгли! Где ты?!

Никогда еще простая тишина не выглядела так уничтожающе. Едва очутившись в переходной камере, Крахт замер. Точно прирос к месту. Словно заледенел от внезапного холода. Мимика лица резко поменялась: в одно мгновение слетела одна маска и открылась другая. У него еще не было такого страшного, искривленного ужасом, изуродованного отчаянием лица: зрачки агонизирующее сверкали, будто внутри пульсировали токи высокой частоты, само лицо изменило свой цвет, кожа вспыхнула аллергической краснотой, губы подергивались, желая или что-то сказать, или кому-то взмолиться. И тому была своя причина.

Эгли лежал на полу, еще подавая признаки угасающей жизни. Из его горла торчал длинный нож, а рядом на стене желтой кровью было написано знакомое слово, источающее яд: «МЕСТЬ».

Все сущее в мире прекратило свое существование, и сам мир словно канул в трясину небытия… Перед взором — онемевшим, обезумевшим, прикованным к одной точке — остался только мертвый Эгли и эта жгучая сознание надпись.

Появился Кизз, болезненно переживая тот же самый удар. Способность хоть что-то сказать вернулась к нему спустя несколько бесконечно-длинных секунд. Он в ярости закричал:

– Ты же утверждал, что всех похоронил!!

– Клянусь тебе в этом!

Кизз бросился к Эгли, стал трясти его за плечи, отчаянно лепетать нечто невразумительное на своем языке. Поздно… И, кажется, навеки поздно… Пустые глаза Эгли смотрели таким же пустым, ничем не наполненным взором никуда иначе, как в ту же самую ПУСТОТУ.

– Как все это объяснить?!

– Я сам схожу с ума!! Я ничего не могу понять!! Все шестеро находятся под песками!

Прошло определенное количество времени, и очертания бездыханно лежащего Эгли стали расплываться. Тело обмякло, сжимаясь по всем направлениям. Опять та же навязчивая ассоциация с проколотой надувной игрушкой… И вот, вместо тела уже лежал тот самый комок желтой слизи. Но и он вскоре куда-то испарился. Остался только нож с никем не замеченной надписью: «ГЕРМЕС».

Взвыв от негодования, Крахт залетел в центральный отсек и перевернул все, что было на столе.

– Чего ты там ищешь?

– Оружие. Оно должно быть здесь!

Не взирая на крайнюю подавленность, Кизз выжал из себя нечто похожее на улыбку.

– А как же Моральный Принцип?

– Плевать! В данном случае это уже средство обороны! — наконец он нашел единственный пистолет и с некоторым успокоением вцепился в него худыми длинными пальцами. — Обыскать весь звездолет!

– А ты уверен, что кроме тех шестерых здесь никого не было?

– Не делай из меня идиота! Уверен, конечно!

– Тогда зачем обыскивать?

Ни тот, ни другой не нашел, что ответить на поставленный вопрос, и оба проткнули друг друга заостренными взорами. Действительно — зачем? Тем не менее, все отсеки, ярус за ярусом, были перевернуты вверх дном. Бедняга «Гермес»! Сколько раз его уже вот так бесцеремонно, откровенно по-хамски прощупывали по всем углам, как подозреваемого в покрывательстве чьего-либо преступления. Раньше этим занимались люди, теперь — нелюди. Но и тогда, и теперь результат был одинаков: НИКОГО!

– Сумасшедшая планета! — в десятый раз повторяя эту фразу, Крахт вдруг остановился, над чем-то задумался, зрачки его сверкнули, отражая внезапную вспышку мысли. — Так!! Жди меня здесь! Закройся в каком-нибудь отсеке и сиди тихо!

– А ты?

– Делай, что я сказал! Сейчас нет времени для дискуссий! Потом все объясню!

Через минуту его уже не было на «Гермесе». Перед взором трясся монолит галактической темноты, плясали опьяневшие от безумия звезды, осколок слабого света бежал впереди, пожелтев от прикосновения к пескам. Крахт несся по зыбкой поверхности Флинтронны, почти не чувствуя ее под своими ногами. Густая вязкая ночь давила со всех сторон. Ночь, у которой не было начала и не видно конца… Он проклял ее в мыслях, как впрочем, проклинал все, что попадалось взору. Сердце бешено колотилось, в душе возникло ранее неведомое чувство настоящего жгучего страха. Вот уже показались бесконечные ряды памятников, символы мертвой цивилизации. Крахт проклял и их тоже. Теперь только он начал понимать то ощущение гнета и тревоги, которое они внушали людям. Уже совсем выбившись из сил, тяжело вдыхая темноту и метан, он приблизился к хорошо знакомому месту и посветил фонарем…

Крахт и сам не знал ЧТО ИМЕННО он ожидал увидеть, но в итоге увидел вопиющую обыденность, столь естественную для любого взора. Все шесть могил нетронутые находились в том же виде, как были сделаны: аккуратно подровненные песчаные бугры, и памятники стоят на своих местах, на них — мертвые холодные фотографии, с которых на него смотрели недвижимые лица, будоража что-то в памяти. Несомненно — все были захоронены…