Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

– Про «Севастию» я думал, и неоднократно. Опять же — полнейшее отсутствие улик.

– Нет, нет! Они на это не способны! — Линд прикончил своего краба и дал понять, что он полноценный участник беседы. — Всякой подозрительности должна быть своя мера. Будьте разумны, выкиньте это из головы.

Быть «разумными», конечно, похвально. Но увы, не всегда практично. Поэтому Кьюнг состроил какую-то жалостливую гримасу, наставительно сказав:

– Послушай, Линд, твоя вера в людей и в царство благих идей вызывает столько же восхищения, сколько и сочувствия. И в целом к движению у меня тоже нет никаких претензий, но среди них, как и везде, имеются рехнувшиеся фанатики, настолько пропитанные собственным фанатизмом, что способные на все… ради святой цели, разумеется. — Капитан хотел что-то еще произнести, но тут появился Фастер, и он, резко меняя тему, обратился непосредственно к нему: — Друг, ты помолился за упокоение наших душ?

– За успокоение, — уточнил Оди.

Фастер попросту игнорировал вопрос, если чуял в нем хоть бледную тень издевки над своей верой. Он никогда не садился за стол без короткой мантры, что произошло и на этот раз. Затертые и замусоленные четки вечно болтались между пальцев. Сейчас взять, облачить его в обыкновенное полотнище, обвивающее тело, и — вылитый тибетский монах. Бритая голова, между прочим, уже имелась в наличии.

– Кстати, ты хорошо знаком с движением «Севастия»? — вопрос был снова к нему.

Здесь он снизошел до ответа. Но какого ответа!

– Заблудшие еретики! — коротко и ясно. Никто, кроме него, не смог бы вот так, всего в двух словах описать целое религиозное мировоззрение.

– То есть, мало того, что еретики, так они впали еще и в блуд! Для меня это откровение… — Кьюнг просто не мог, чтобы немного не поиронизировать. — Ладно, ставим вопрос по другому: не мог ли кто-нибудь из них с целью срыва похоронных компаний проникнуть в среду экипажа и совершить диверсию? Я говорю об «Астории».

Фастер долго пережевывал своего краба, прежде чем ответить. Все напряженно ждали какой-то ценной мысли, но увы, его слова не говорили ровно ни о чем:

– Скажу честно: не знаю.

– Способны ли они вообще на убийства?

Здесь ответ пришел незамедлительно:

– Думаю, на убийство способен любой человек, если его довести до соответствующего состояния.

С этой мыслью все охотно согласились. Причем, согласились молча. И в разговоре наступила длительная пауза, заполненная лишь шумом мнимого моря и тихим, неразборчивым перешептыванием других «посетителей» таверны. Единственный безмолвный соучастник компании — Фабиан, будто титановая статуя, не проявляя ни единого движения, покорно стоял около своих белковых собратьев, ожидая распоряжений. Он был пожизненно обречен на ожидание чьих-либо команд и почти напрочь лишен собственной инициативы. Помнится как-то Айрант обратился к нему: «Фабиан, будь любезен, расскажи мне какой-нибудь нецензурный анекдот» . Робот потупил взор, раздвинул в изумлении механические брови и (что самое удивительное!) откопал в своей базе данных такую вот реплику: «Я знаю одного робота, который умел ходить в туалет и писить, совсем как люди, но однажды он заржавел…» . Сейчас про Фабиана на время забыли. И он практически перестал существовать: не выявлял себя ни звуком, ни шорохом, ни даже шевелением суставов.

– Не люблю вопросов, на которые нет ответов! — Линд поерзал в кресле. Вообще-то реплика философа, а философы всю жизнь такого не любят.

Звезды тем временем молчали. Слушали этот разговор и молчали. Более того — знали и молчали. «Гермес» сломя голову мчался между ними. Гигантский металлический дельфин нырял в подпространство и вновь появлялся на этой стороне реальности: летел, как божество, облекшееся в непроницаемую броню, как демон, взамен магической силы вооруженный мощью тахионных двигателей. Им не было до него никакого дела, да впрочем — взаимно. Он — лишь короткая вспышка в беспроглядной Вечности, они — сама эта Вечность в одной из своих ипостасей, именуемой светом. Он мчался как бы сквозь них, мимо них или даже так: совершенно игнорируя их существование. Галактический корабль в окружении множества никогда не гаснущих маяков. Они не противопоставляли себя друг другу, не дополняли друг друга, но тем не менее, тут уж помимо собственной воли, являлись частями единого громоздкого механизма, именуемого Вселенной.

Звезды, видимо, поклялись пребывать в вечном молчании…