Сэмюель Дилэни - Пересечение Эйнштейна

Я ходил по улицам Браннинга, с болтающимся на боку замолкнувшим мачете, глазел на пятиэтажные здания, пока не увидел двадцатипятиэтажные дома. Я рассматривал их, пока не увидел дом с таким числом этажей, что не смог их сосчитать; проносящиеся мимо люди задевали меня, толкали, и я сбился на полпути (где-то на девяностом). Кто бы мог подумать, что существуют дома такой высоты.

Попадались прекрасные широкие улицы, где над домами шелестела листва.

Встречались и такие улицы, где на тротуарах валялся мусор, и коробки домов стояли вплотную, не оставляя пространства для движения воздуха, для людей.

Воздух стоял, и люди стояли. И то и другое было грязным.

На стенах попадались изорванные плакаты с Голубкой. Тут были и другие плакаты. Я прошел мимо нескольких подростков, расталкивающих друг друга локтями, чтобы получше рассмотреть плакат на заборе. Протиснулся между ними.

Из вихря красок смотрели две женщины с идиотическими лицами. Надпись гласила:

«ЭТИ ДВА БЛИЗНЕЦА НЕ ОДИНАКОВЫ»

Мальчики хихикали и подталкивали друг друга в бок. Очевидно, я чего-то в этом не понимал. Я повернулся к одному из них.

— Не понимаю.

— Что? — на носу у подростка были веснушки, а вместо одной руки протез. Он почесал голову пластмассовыми пальцами. — Что ты имеешь в виду?

— Что смешного в этой картине?

Он недоверчиво посмотрел на меня и рассмеялся.

— Если они не одинаковы, — выпалил он, — то они разные; они иные!

И все мальчишки засмеялись. Их сдавленные смешки были недобрыми.

Я отошел от них. Я искал музыку, но ее нигде не было. Ты один, а все эти тротуары и толпы не выносят твоих вопросов — вот, что такое одиночество, Челка. Сжимая мачете, я шел через вечер, одинокий, как будто совсем заблудился и потерялся в городе.

Ноты сонаты Кодали! Я завертелся на пятке. Здесь каменные плиты тротуара были чистыми. На углах домов росли деревья. Здания стояли за высокими каменными воротами. Мелодия продолжала звучать у меня в голове. Я переводил взгляд от одних ворот к другим, пытаясь найти, откуда же она идет. Нерешительно поднявшись по мраморным ступенькам, я постучал рукояткой мачете по засову ворот.

Грохот разносился по всей улице, но я продолжал стучать.

В доме за воротами распахнулась обитая медными гвоздями дверь. Потом щелкнул замок, и ворота со скрежетом раскрылись. Я зашагал к дому, заглянул в темный дверной проем и вошел, ничего не различая со света.

Музыка продолжала звучать в моей голове.

Вскоре мои глаза привыкли к полутьме. Высоко над головой отсвечивало окно. Над черным камином была мозаика, изображающая дракона.

— Чудик?

За столом сидел Паук и, оторвавшись от чтения, смотрел на меня.

— Так и думал, что это ты.

В тени, за ним, я увидел книги. У Ла Страшной их было несколько сотен. А у Паука книжные полки высились до потолка.

— Мне нужны... я зашел... за деньгами.

— Присаживайся. Я хочу поговорить с тобой.

— О чем? — спросил я. Нашим голосам отвечало эхо. Музыка почти стихла. — Я продолжаю свой путь к Челке, еще нужно отыскать Кида.

Паук кивнул.

— Вот поэтому я и предлагаю тебе присесть.

Он нажал на кнопку, и перед столом, в конусе света с кружащимися пылинками, неожиданно появился табурет. Я осторожно присел, поглаживая мачете. Паук стал перебрасывать из руки в руку белый хрупкий череп какого-то грызуна, как однажды перебрасывал из руки в руку рукоять бича.

— Что ты знаешь о мифологии?

— Я знаю только истории, которые рассказывала Ла Страшная, одна из старейшин моей деревни. Она рассказывала их, когда мы были детьми, некоторые истории — по несколько раз. Потом мы пересказывали мифы друг другу, пока они не засели в нашей памяти.

— Повторяю, что ты знаешь о мифологии? Я не спрашиваю, какие легенды ты знаешь и кто тебе их рассказывал. Я спрашиваю, откуда мы их знаем и для чего используем?